Обитель милосердия (сборник). Семён Данилюк

же!

      – А пропуск?

      – Сделаешь, получишь прямо у входа. Передам в оцепление. Не попрощавшись, круто развернулся и, не разбирая дороги, прямо по глине зашлёпал к калитке.

      Замаявшийся в засаде отчим подбежал, разминая затекшие ноги.

      – Слышь, Эдька! Соображай, чего удумал. Соглашайся деньгами, пока не поздно. Хошь, догоню?

      Под тяжелым взглядом пасынка бессильно отступился.

      – Да! Будет дело под Полтавой!

      На ноябрьскую демонстрацию погода выдалась отменная, как по заказу. Колонны шли нарядные, весёлые, с шарами да транспарантами. С песнями и плясками на тротуаре. Шёл в кои веки и Эдуард Никитин. Непривычно нарядный, в костюме-«тройке» и той самой накрахмаленной рубахе. С женой, Михрюткой и увязавшимся пьяненьким отчимом.

      Перед выходом на центральную площадь помахал рукой жене с сынишкой, ловко поднырнул под цепочку солдат и пружинистым шагом зашагал к трибуне, с которой приветствовали демонстрантов отцы города.

      – Пропуск? – дорогу ему перегородил стоящий впереди оцепления майор милиции.

      – По персональному приглашению председателя горисполкома Бадайчева, – с небрежным достоинством сообщил Никитин. Показал паспорт. Сделал движение протиснуться мимо.

      – Минутку! – майор выставил шлагбаумом руку. Но уверенное поведение незнакомца несколько его смутило. – Все равно должен быть либо в списках, либо кому-то передано. В списках, сколько помню, такой фамилии нет.

      – Наверняка передано, – согласился Никитин. Обернувшись, лучезарно помахал встревоженным жене и сынишке, которых поток демонстрантов вдавил в солдатскую цепочку. Нинка, выдерживая толчки, своим широким задом с трудом укрывала Митхрютку.

      – Сходи, уточни, – предложил Эдик майору.

      – Если кому надо, спустятся, – заупрямился тот.

      – Может, спустится, может, нет. Может, передал, может, не успел, – в своей насмешливой манере прокомментировал Никитин. – Только я ведь дожидаться не стану. Развернусь да уйду. А тебе после объясняться придётся, почему персонального гостя не пропустил.

      – Не пропустил, потому что без пропуска, – ответил майор, но без прежнего апломба. Уж больно самоуверенным выглядел незнакомец.

      – Ладно, – решился он. – Жди. Попробую подняться.

      Со своего места Эдик хорошо видел Бадайчева. Тот о чем-то оживленно переговаривался с секретарём горкома и неизвестным круглолицым мужчиной в очках и шапке пирожком.

      Видел, как Бадайчев, отвлечённый кем-то, отклонился назад. Лицо его сначала сделалось удивленным, затем перекосилось. Что-то резко бросил, явно стараясь, чтоб не расслышали соседи по трибуне.

      Праздничное настроение у Никитина рухнуло. Он умел понимать без слов.

      Через минуту-другую спустился майор. Побагровевший, с поджатыми губами.

      – Значит, так, – отчеканил он. – Велено передать, что шабашникам на трибуне не место.

      – Паскудина, – процедил Никитин.

      – Ну-ну, не больно. А то, если что, вмиг оформлю, – пригрозил майор. Пригрозил, впрочем, без души. Видно, команды «разобраться»