Обитель милосердия (сборник). Семён Данилюк

выглядывали.

      – На себя кольцо! – смывая в бачке руки, крикнул Никитин. С председателем горисполкома прежде доводилось ему видеться три-четыре раза. Впечатление на Эдуарда произвел мужика деятельного, толкового. Слышал, что инициатива пригласить его в прорабы тоже исходила вроде как от председателя горисполкома. Правда, до личного общения не снизошёл – к шабашникам, как все знали, пред относился брезгливо, как к наросту на теле общества. То, что сейчас заявился лично, могло означать лишь одно: случилось что-то чрезвычайное.

      Пред открыл калитку и замешкался. Накануне прошел ливень. Потоки воды смыли с дорожки песок, обнажив склизкую глину. Потоптался Бадайчев, давая хозяину время подойти. Но тот, прищурившись, поджидал возле крыльца. Пришлось самому топать по грязюке.

      – Ну, здравствуй, король шабашки! – поздоровался Бадайчев. Огляделся, осваиваясь. При виде стилизованного под терем дома губа его оттопырилась.

      – Наслышан про сей шедевр, – протянул он. – Ловко, гляжу, устроился. Палаты белокаменные, розы-мимозы. Прямо персональный коммунизм. Будто нет за оградой ни бедности, ни разрухи.

      – Как не быть, пока вы есть, – Никитин незамедлительно выпустил колючки наружу.

      Пред, непривычный к подобному укороту, предостерегающе свел брови.

      – Это ты о ком так?

      – Да о вас обо всех. – Не было в Никитине заднего хода. Природа, создавая, не предусмотрела.

      Бадайчев побагровел:

      – Эва куда тебя вынесло! Уж и власть не власть. Развели прилипал!

      – Это я-то прилипала?! – Никитин ткнул Бадайчеву едва не в физиономию бугристые свои ладони. – А ты подсчитал, сколько нас таких, шабашников, по Союзу? И сколько возводим. Одна моя бригада за сезон то сделает, что колхоз за пятилетку не осилит. О качестве уж не говорю.

      – Положим, не задаром. Деньги получать не забывал.

      – Это ты получаешь! А я зарабатываю.

      – Зарабатываешь! А потом с тем же председателем делишься. Всех вокруг развращаешь!

      – Да не я, а ты! – огрызнулся Никитин. – Я что, от полноты души ему даю? А может, потому что иначе подряда не будет? И если ты государственным мужем быть претендуешь, так избавь меня от этого. Дай умный закон, обзови нас какими-нибудь кооператорами, помоги со снабжением. Думай, короче, как работяг, вроде меня, с умом использовать, а не болтай до одури о перестройке. Вместо того, чтоб желваками играть, лучше прикинь, сколько одна моя бригада государству твоему сэкономила.

      – Моему?!

      – А мне оно без надобности. Я сам по себе.

      За плетнем крякнули. Подкравшийся отчим подслушивал, сидя на корточках.

      Оба – и хозяин, и гость – вдруг опамятовали. Представили, как выглядят со стороны. Усмехнулись, не сговариваясь.

      – Верно говорят, невозможный у тебя характер, Никитин, – примирительно сказал Бадайчев.

      – А я со своим характером не набиваюсь, – рубанул, всё ещё в горячке, Эдик. – Говори, с чем пришел. Если б загнобить хотел, холуев бы своих из милиции подогнал.