Призрак кургана. Юхан Теорин

лежал в могиле четыре дня, вспомнил Герлоф.

      Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе[2], сказала Иисусу сестра покойного Лазаря Мария.

      Сняли крышку. Герлоф близко не подходил, но все равно видел тело Клосса, подготовленное к вечному сну: руки сложены на толстом животе, глаза закрыты, черно-синее пятно на виске от упавшей стены сарая. Но одет хорошо: строгий черный костюм из толстого сукна.

      Если покойника одеть так же хорошо, как его поминают, он, глядишь, и улыбнется в гробу. Так говорила бабушка Герлофа с материнской стороны.

      Но Эдвард Клосс не улыбался. Бесцветные губы слиплись в узкую кривую полоску.

      Доктор Блум открыл саквояж и наклонился над трупом, но Герлоф уже не стал смотреть. Отвернулся. Слышал только, как доктор что-то ворчит. Потом звук упавшего на каменный пол стетоскопа.

      – Ни пульса, ни сердцебиения, ни дыхания.

      Наступило молчание. Потом послышался напряженный голос Гилберта Клосса:

      – Откройте вену. Надо удостовериться.

      Это для Герлофа было уже чересчур.

      Он вышел на воздух и встал в тени церковной башни.

      – Пива, Лавидссон?

      Бенгтссон. В руке две закупоренные бутылки пильзнера. Где он их берет?

      На этот раз Герлоф с благодарностью кивнул, взял бутылку и отпил несколько больших глотков. Пиво было и в самом деле холодным. Алкоголь сразу ударил в голову, и мысли перестали вертеться с такой бешеной скоростью. Он посмотрел на Бенгтссона:

      – А раньше так бывало?

      – Как – так?

      – Чтобы кто-то стучал в гробу?

      Могильщик медленно покачал головой:

      – Я, во всяком случае, такого не помню. – Он криво и загадочно улыбнулся, отхлебнул пива и посмотрел на церковь. – Но Клоссы… они не такие, как все. И братья его… все они только и думают, где бы что ухватить. Все гребут под себя.

      – Но Эдвард Клосс… – Герлофу трудно было подобрать слова. – Не мог он, скажем…

      – Тихо, – прервал его Бенгтссон. – Все это никак Лавидссона не касается.

      Еще большой глоток.

      – А раньше руки связывали… У покойников, если ты меня понял, Лавидссон. Чтобы лежал там тихо, в своем гробу, и не шебуршился. Знал, юный Лавидссон, про такое?

      Герлоф молча покачал головой – нет, не знал. Он представил себе живого человека со связанными руками в гробу. И ни о чем не стал больше спрашивать.

      Через несколько минут открылась дверь. Герлоф и Бенгтссон быстро спрятали бутылки. Локтор огляделся, заметил их и помахал рукой:

      – Готово.

      – И он…

      – Естественно, мертв. Никаких признаков жизни. Можете опускать назад.

      И все повторилось. Гроб вынесли из морга, подвели веревки, опустили в могилу и начали закапывать. Бенгтссон и Герлоф кидали землю молча, сжав зубы. Герлоф подумал, что после пива не так ловко получается.

      Бенгтссон хотел позвать Арона, но ни Арона, ни его хромого знакомого нигде не было видно.

      Все собрались у могилы, включая доктора Блума с его кожаным саквояжем.

      Земля с глухим продолжительным шорохом

2

Ин, 11:39.