Последние из Валуа. Анри де Кок

весьма лаконичен. Он сообщал ей только то, что должен был сообщить.

      И королева-мать, судя по всему, была привычна к такой сдержанности своего парфюмера, которого многие считали ее штатным отравителем, так как, спокойно прочитав записку, она на том же листе пергамента написала по-итальянски уместившийся всего в две строки ответ, после чего вернула бумагу слуге.

      «Условимся так: мне известно лишь то, что она приехала. Сейчас одиннадцать. В четверть первого я буду у вас, non dire niente[7]».

      В четверть первого эскортируемая шестью вооруженными людьми карета доставила Екатерину к дому Рене.

      Тофана явилась четвертью часа ранее и, пристально взглянув на Рене, спросила:

      – Вы уведомили ее величество, что я пожелала видеть графа Лоренцано прежде, чем ее?

      Рене знал, что королева его не выдаст; твердо выдержав взгляд Тофаны, он с улыбкой промолвил:

      – В ответ на этот вопрос, сударыня, повторю ваши собственные слова: нам ведь с вами суждено жить под одной кровлей, вследствие чего мне не хотелось бы сразу же оказаться зачисленным вами в число ваших врагов.

      – Хорошо! – сказала Елена и, протянув парфюмеру руку, добавила: – Я не знаю, богаты ли вы, мэтр Рене, но если я найду в вас верного друга, то, поверьте, вы от моего пребывания в вашем доме лишь выиграете.

      Чтобы гостья, навязанная ему королевой-матерью, ни в чем не нуждалась, Рене был вынужден временно переместиться на третий этаж, в кабинет, прилегавший к лаборатории, так что в распоряжении Тофаны и ее оруженосца оказался весь второй этаж.

      Подобное ниспровержение привычного образа жизни, конечно же, не могло привести парфюмера в восторг, но если он и был чем-то недоволен, то ничем этого не показывал.

      Королева сомневалась в его талантах… в определенной области. Прослышав про репутацию этой современной Локусты[8], Екатерина решила его от себя отдалить.

      Недовольства таким решением королевы-матери он не выказал, но про себя подумал, что, если сицилийские яды окажутся ничуть не лучше ядов флорентийских, в будущем он станет брать с Екатерины за свой товар в десять раз большую цену.

      Проводив королеву на второй этаж, Рене почтительно удалился, оставив ее наедине с Тофаной.

      Несмотря на свои пятьдесят два года, Екатерина Медичи была еще довольно красива, а траурный костюм, который она не меняла со дня смерти своего супруга, короля Генриха II, был ей весьма к лицу.

      Слегка кивнув подобострастно преклонившейся перед ней Тофане, она опустилась в большое кресло.

      Несколько минут женщины провели в молчании, лишь украдкой поглядывая друг на друга.

      – Вы сицилийка, полагаю? – спросила наконец королева, и в голосе ее прозвучали былые звонкие интонации.

      – Да, госпожа, – ответила Тофана, – я родилась в Неаполе.

      – Сколько вам лет?

      – В сентябре исполнится сорок один.

      – Ваши родители живы?

      – Нет, госпожа. Моя мать еще недавно была жива, но три года тому назад она умерла… умерла не своей смертью.

      – Как так?

      – Ее убили.

      – Убили!

      – Как

7

Ничего не говорите (лат.).

8

Локуста была знаменитой отравительницей, практиковавшей в Риме при императорах Клавдии и Нероне (примеч. автора).