Конь Рыжий. Алексей Черкасов

матросами в шапках-ушанках и в своих неизменных черных бушлатах.

      Комиссар взглянул на Дуню и круто повернулся лицом к председателю:

      – Она?! Что ж вы говорили, что знать не знаете пулеметчицы?

      – Нету здесь пулеметчицы, а вот землячка моя, Евдокией звать, гостюет.

      – А ну, позволь взглянуть. – Свиридов хотел обойти Ноя, да тот взмахнул правой рукой, и в ладонь из рукава бекеши сам собою влип револьвер. – Ты эти штучки брось, председатель! – напружинился комиссар и – руку на деревянную кобуру маузера, а за ним, как по команде, матросы выхватили маузеры.

      – Не балуйте! – осадил Ной. – Слышите топот? Сейчас будет здесь сотня енисейцев. Гляди в окно – прискакали уже. Я не ваше высокоблагородие – у меня за спиной казаки, на позиции вместе пластались. За мою голову ни единой головы матросов не останется во всей Гатчине.

      Скулы Свиридова отвердели, как из бронзы литые. Санька меж тем, отступив к своей кровати, ошалело таращился на всех.

      – Ной Васильевич! Ни к чему эдак-то. За какую-то пулеметчицу, господи прости, голову терять? Сколько она казаков перестреляла! Миловать ее, што ль?!

      Ной коротко и люто оглянулся на Саньку и опять уставился на комиссара.

      – Да ведь я ее знаю! Точно! – пригляделся Свиридов. – Как у меня вылетело из головы. Это же питерская проститутка Дуня!.. Известно вам, председатель, что это за штучка? В моем отряде есть матрос первой статьи Нестеров, он ее хорошо знает. Она была казначейшей в нашем матросском клубе в Кронштадте, а потом подхватил ее какой-то офицерик, и она умелась из Кронштадта в женский батальон смерти. Точно!

      Председатель ничего не сказал на эти слова комиссара – стоял как каменный.

      – А ну, собирайся! Ответ держать будешь за расстрел матросов.

      – Не я, не я, не я! – пятилась Дуня за спину Ноя. – Леонова стреляла из пулемета с водокачки. Не я, не я!..

      – Врешь, штучка! Собирайся!

      – А я грю, не возьмешь ее, комиссар. Не она была заглавной фигурой – не ей ответ держать. Кабы я вчера был в штабе, не дал бы под распыл пятерых батальонщиц!

      У Свиридова желваки играли на выпяченных скулах.

      За окном кони, кони, всадники, всадники – всю улицу запрудили. Кто-то зычно подал команду:

      – Спе-ешиться! Окружить! Матросов с комиссарами не пускать из дома!

      Ной спокойно спрятал револьвер в кобуру:

      – Слышал, комиссар, как твоя башка взыграла? Не пулеметчицу тебе брать надо под арест, а тех серых, которые закружили бабий батальон. Да и наш полк окончательно развалили!

      Свиридов укоризненно покачал головой:

      – Не думал, что за какую-то потаскуху бузу поднимешь. Не думал! Дело не в том, что она не заглавная фигура, как ты говоришь, но она контрреволюционерка! Это уж совершенно точно. А ты ее покрываешь. Это как понимать?!

      – Так и понимай, комиссар: лежачих не убиваю. В этаком круговращенье, какое происходит по всей России, не одна Евдокия Юскова закружилась. А может, и мы с тобой закружились, если друг друга не понимаем?

      – Ты бы узнал у матроса