Конь Рыжий. Алексей Черкасов

устрою.

      – Нет, нет! Только… не у мадам Тарабайкиной. Вы же знаете…

      А теперь она – пленница Ноя, и Мстислав Леопольдович уедет без нее. Без нее! О боже! Какие они все скоты! У него же ни в одном глазу жалости к ней. А она еще пела ему про нежность и вишневую шаль!

      – А знаете, Ной Васильевич, – сказал Дальчевский, – одна из батальонщиц оказалась крепким орешком. Она заявила, что нет той кары, самой жестокой кары, достаточной кары, которая постигнет каждого предателя «союза», и она лучше умрет, чем отречется от священной клятвы!

      Что это? Уж не угрожает ли ей Мстислав Леопольдович?

      Скотина! Он и тогда был скотиной. Она прекрасно помнит, как в Пскове, сделав свое дело, он прошелся по комнате, вскрыл консервную банку датских поставщиков, выел до дна тушенку ломтем черного хлеба (на него всегда нападал жор в такие минуты) и, забыв о всех своих обещаниях, уехал, холодно попрощавшись.

      – Закружили их эсеры с заговором, – ответил Ной, едва сдерживая ненависть.

      Санька принес пяток стеариновых свечей и зажег три. Свечи, укрепленные на донышках обливных кружек, мягко освещали большую комнату.

      – Я очень сожалею, что нам не удалось догнать их командиршу Леонову. Она бежала на паровозе с тремя санитарными вагонами и отрядом офицеров. Вот только хотелось бы знать, далеко ли они ушли?!

      Очень уж беспокоился Мстислав Леопольдович.

      – Далеко они не ушли. Путиловцы, я думаю, их уже встретили, – прогудел Ной. – И артбригада ушла туда же.

      Как-то вдруг сразу на улице посветлело.

      Мстислав Леопольдович кинулся к окну.

      – Пожар! Склады горят! Сено горит! – ахнул Ной.

      Пожар моментально разгорелся. Сено же, сено горит! До неба взметнулось пламя.

      – Точно, Ной Васильевич, горит, горит! Фураж горит. Продовольственные склады горят! – крикнул Санька. – Какая-то сука подожгла.

      Мстислав Леопольдович быстро оделся, и все трое выбежали из дома.

      Дуня осталась одна…

      На желтой башне. Сама с собою и с полыхающим пожаром за готическими окнами. Бегут, бегут в ночи люди на пожар. Мелькают за окнами. Страшно и стыдно, стыдно. Спустится ли она когда-нибудь с башни на грешную землю?

      Заговоры, заговоры, заговоры…

      Зверь то там, то тут выпускал кровавые когти.

      Были склады с продовольствием в Гатчине – в уголь и пепел обратились, выгребли из-под углей и пепла смешанную с золою муку, обгорелые туши конского мяса, вздувшиеся консервы…

      Было сено – зола и пепел.

      Были охвостья с овсом – ни мякины, ни зернышка.

      Пожары, пожары!

      Взрывы на рельсах.

      Не проходило дня, чтобы где-то возле Петрограда или в самом Петрограде, в Пскове, Ревеле не багровело небо пожарищем.

      Мстислав Леопольдович торопился, очень торопился. У дома, где он жил с ординарцем и начальником штаба Мотовиловым, его ждали две кошевы. Кони сытые, холеные, только бы скорее рвануть на них!..

      Мстислав Леопольдович с ординарцем в поте лица, запалившись,