Конь Рыжий. Алексей Черкасов

сколь угодно. По полконю, ей-бо! Может, и нам взять?

      – Бери, да вари на улице.

      – А чаво? Чище коня животного нету.

      – Потому и жрать нельзя его.

      – Ох и было в штабе! – перескочил Санька, посмотрев на Дуню. – Карпова с артбригадой спешно направили в Псков. Всех ваших батальонщиц матросы допросили. Всех бы пустили в расход, если бы не подъехал Подвойский. Увезут остатных в Петроград. Одна писарша, штабистка ихняя, хлипкая такая, на допросе выдала, какой сговор имела командирша Леонова с другими полками, и самых злющих из пулеметчиц назвала. По матросам в Суйде строчила будто отчаянная георгиевка Евдокия Юскова.

      – Не я! Не я! – вскрикнула Дуня. – Юлия Михайловна сама вела огонь.

      Санька оглянулся:

      – Эвва! Юлия Михайловна?!

      – Она всех в кулаке держала. Вы же ее знаете!.. С красными комиссарами была красная, в Смольный не раз ездила.

      Санька переглянулся с Ноем, сказал вполголоса:

      – Ищут ее. Сам комиссар Свиридов и наши казачьи командиры. Гляди, Ной Васильевич, как бы греха не было.

      Ной предупредил:

      – Ты вот что, Александра, что она батальонщица – никому ни слова. Тем паче – Бушлатной Революции, комиссару, стал быть. Из Петрограда, мол. Землячка наша, слышь? Был в Белой Елани на полевых учениях? Ну вот. Из Белой Елани. Звать Дуней… – И к Дуне: – По отчеству как?

      – Елизаровна, – ответила Дуня и тут же поправилась: – В документах Ивановной записана. Не хотела носить отчества папаши.

      Ной понимающе кивнул:

      – Ивановна. Слышал, Александра? Не она была командиршей, которая ходила в двух шкурах, сверху натянула красную, а под красной – бело-серая, гадючья.

      – А мне што? – хлопал глазами Санька, разумея слова командира на свой лад: «Язви те, втезенился, знать-то. Четыре года воевал – коленей не замарал, а тут приспел. А меня штырит за баб».

      Ной догадался, что на уме у Саньки:

      – Не вихляй глазами – нутро вижу. О чем думаешь – выкинь из башки.

      – А про што думаю?

      – Про мою шашку, потому как она не ржавая.

      Санька на дюйм стал ниже ростом, посутулился.

      – Евдокии отдам свою кровать, нам хватит одной. Перемнемся.

      – Еще поставить можно.

      – Ни к чему. Под боком сподобнее котелок поганый держать.

      Санька уразумел, о чем речь! Ох уж до чего настырный, дьявол!

      – Смыслишь?

      – Не бестолочь.

      – Ладно. Теперь ступай, коней давно пора обиходить. А я загляну в штаб: какие разговоры, про что? Где Подвойский?

      – Должно, уехал обратно в Петроград. Бушлатная Революция увел его на вокзал. А вечером, Сазонов грит, митинг будет.

      – Зайду в казарму к оренбуржцам. Как они? Какие разговоры про арестованных?

      – Все они верченые. Доверять нельзя.

      – Иди! Погодь! У кого взял консервы?

      – Каптенармус дал.

      – Опять власть употребил?

      – Никакой власти. Сам Захар Платоныч дал. Бери, говорит, как положено председателю комитета. А што? Полковник-то