Конь Рыжий. Алексей Черкасов

подпевают звяку шашек. У самых дверей, слева – станковый пулемет, магазинная часть и патронная лента накрыты брезентом, пулемет установлен на металлическом цилиндре – с корабля снят или откуда-то с береговой обороны; еще двое часовых, на этот раз строжайшие, придирчивые.

      Смольный!

      Не Зимний дворец – шикарный, узорно-паркетный, с колоннами и сводами, ослепительными залами, дивно и прочно сработанный русскими умельцами, резиденция царей, где после полковника Николашки витийствовал нечаянно взлетевший на перистое облако верховной власти Керенский, – а Смольный, где до большевиков топали ботиночками пахучие воспитанницы Института благородных девиц и после февральского переворота разместились редакции боль шевистских газет.

      – Экое, а? Смольный!..

      III

      Всюду вооруженные солдаты, матросы, дым от самокруток под самые своды. Парадная лестница вверх, и тут двое часовых – дюжих, крепких, в шинелях и папахах с красными повязками, винтовками со штыками. Весь Смольный в крепость превращен. Комиссар Свиридов предъявил пропуск; часовой, не читая, позвал:

      – Товарищ Чугунихин!

      По выговору латыш, кажись. А вот и Чугунихин, при маузере, в кожаной тужурке с оттопыренными карманами, в руке солдатский котелок с кашей, лапа в лапу с комиссаром Свиридовым.

      – С казаками? Почему опоздали? К десяти утра, а в данный момент имеем, – посмотрел на часы, – семь минут третьего. Не торопитесь. Лебедь, Павлов, Сазонов, Крыслов. Кто Лебедь?

      Хорунжий – грудь вперед, подборы сапог стукнули.

      – Председатель полкового комитета? Ну что ж, иди с ними, Свиридов, в нашу семьдесят пятую. Там Оскар с комиссарами. – Скользнул по шашкам, насупился: – Револьверов нет?

      – Оставили, как сказал комиссар.

      Чугунихин к Свиридову:

      – Точно?

      – Я предупреждал.

      – Идите.

      Пропуск наколол на штык часового, а таких пропусков наколото на четверть четырехгранного штыка.

      Поднимаясь на третий этаж, оглянулся:

      – Если у кого револьвер при себе – отдай сейчас же. Ясно?

      Идут. Поддерживают руками шашки. Ной охватывает взглядом всех, кого видит, – латышей, людей в штатском, женщин, какого-то бородача в лаптях и длинной шубе, еще трех мужиков, что сидят на среднем пролете лестницы, смолят цигарки.

      – Казаки! – как будто на пожар крикнули.

      – Матрос за собой тащит. Может, заарестовали?

      – Всех бы их заарестовать! – ударило в спину Ноя.

      А вот и штаб комиссаров Смольного. Затылки, спины, спины – в гимнастерках, кителях, кто в чем, и все с оружием.

      К Свиридову подошел один из комиссаров – высокий, русый:

      – А, Свиридов! Здравствуй!

      – Здравствуй, Оскар. Порядок у вас?

      – Всегда порядок.

      Ной отметил про себя: латыш.

      – Ну, я пойду, Оскар. Пусть товарищи отдохнут у вас.

      – Пожальста, пожальста!

      Берзинь