Железный Хромец. Михаил Попов

удивленно посмотрел на говорившего, но возражать не стал.

      – Ведь вы, уважаемый, только что прошли по городу и видели бессмысленное воодушевление народа, решившего с оружием в руках защищать свою жизнь и имущество?

      – Видел.

      – И, как человек опытный в военном деле, ответьте мне: смогут они, несмотря на все свое воодушевление и решимость, отразить нападение?

      Тимур отрицательно покачал головой:

      – Несколько сотен чагатайских всадников уничтожат всех мужчин в городе.

      Маулана Задэ удовлетворенно кивнул, могло показаться, что его радует подобная перспектива.

      – В свое время Потрясатель Вселенной, предусмотрительнейший Чингисхан, приказал срыть все крепостные стены вокруг городов Мавераннахра, и с тех пор его население сделалось совершенно беззащитным. Но человек не может жить, ничего не предпринимая для своей защиты, ведь так, воитель Тимур?

      Тимур не ответил. Он был согласен с говорившим, но ему было неприятно с ним соглашаться.

      – Когда явное сопротивление становится невозможным и бессмысленным, и человек, и город, и народ ищут пути сопротивления тайного.

      – С одной стороны, ваши слова, уважаемый, абсолютно ясны, но с другой – совершенно туманны, – заметил Тимур, грея руки о чашку с чаем.

      Маулана Задэ поставил свою чашку на поднос и приложил руки к груди, благодаря за угощение.

      – Я хотел бы рассказать вам больше, но боюсь, что не имею права, ибо сказано: «Отверзший уста не вовремя подобен сосуду худому».

      Гость встал, отвесил поклон хозяину дома.

      – Должен я теперь идти, потому что помимо дела приятного, то есть посещения учителя, есть у меня и иные заботы. Может быть, менее радостные для сердца моего, но отложить исполнение которых я не вправе.

      Когда Маулана Задэ ушел, шейх Шемс ад-Дин Кулар довольно долго находился в мрачном молчании. Тимур, чувствуя его состояние, не мешал ему. Он размышлял о только что состоявшемся разговоре и никак не мог уяснить для себя его подоплеку. И это его раздражало. Несмотря на молодость и неглубокую образованность, сын Тарагая отчетливо различал в себе умение разбираться в людях. Ему было достаточно один раз взглянуть на человека, чтобы разглядеть в нем второе дно, если оно в нем было. В слушателе самаркандского медресе оно несомненно наличествовало, но какой рисунок изображен на нем, понять пока было невозможно.

      Неожиданно заговорил старик:

      – Он был очень смышленый мальчик. Я гордился тем, что у меня есть такой ученик.

      – Я отчетливо различаю горечь в ваших словах, учитель.

      – А я и не скрываю ее, горечи своей. И, размышляя о Маулана Задэ, я предполагаю самое худшее.

      – Что вы считаете худшим, учитель?

      Шейх некоторое время стучал гранатовыми четками – единственной драгоценностью, имевшейся у него в доме.

      – Он приехал сюда не просто так.

      – Я и сам об этом догадался.

      – И сейчас он пошел на встречу с кем-то.

      – Он и сам не делал из этого тайны.

      Шейх