Девушка ждёт. Джон Голсуорси

это порок?

      – И несправедливость тоже, а своя кровь – не вода.

      – Это вино, – с гримасой сказал Адриан, – куда жиже воды. Зачем тебе нужен Хилери?

      – Хочу выпросить у него рекомендательное письмо к лорду Саксендену.

      – Зачем?

      – Отец говорит, он важная птица.

      – Значит, решила пустить в ход протекцию?

      Динни кивнула.

      – У порядочных и совестливых людей это не получается.

      Ее брови дрогнули, она широко улыбнулась, показав очень белые и очень ровные зубы.

      – А я себя ни к тем, ни к другим и не причисляю.

      – Посмотрим. А пока, возьми болгарскую папиросу, – действительно первоклассная пропаганда.

      Динни взяла папиросу и, глубоко затянувшись, спросила:

      – Ты видел дядю Франтика?

      – Да. Очень достойно ушел из мира. Я бы сказал – парадно. Зря он связался с церковью; дядя Франтик был прирожденный дипломат.

      – Я видела его только два раза. Но неужели и он не смог бы добиться того, чего хотел, при помощи протекции, не потеряв при этом достоинства?

      – Ну, он-то действовал иначе – умелым подходом и личным обаянием.

      – Учтивостью?

      – Да, он был учтив, как вельможа, таких сейчас уже не встретишь.

      – Ну, дядя, мне пора; пожелай мне поменьше совестливости и побольше нахальства.

      – А я вернусь к челюсти из Новой Гвинеи, которой надеюсь повергнуть в прах моих ученых собратьев, – сказал Адриан. – Если я смогу помочь Хьюберту, не вступая в сделку с совестью, я ему помогу. Во всяком случае, я об этом подумаю. Передай ему привет. До свидания, дорогая!

      Они расстались, и Адриан вернулся в музей. Взяв снова в руки челюсть из Новой Гвинеи, он стал размышлять о совсем другой челюсти. Он уже достиг того возраста, когда кровь человека сдержанного, привыкшего к размеренной жизни, течет ровно, и его «увлечение» Дианой Ферз, которое захватило его давно, еще до ее рокового замужества, приобрело некий альтруистический оттенок. Ее счастье было для него дороже своего собственного. В его постоянных думах о ней забота о том, «что лучше для нее», всегда занимала первое место. Он так давно только мечтал о ней, что ни о какой навязчивости с его стороны не могло быть и речи, да к тому же навязчивость была совсем не в его характере. Но ее овальное, обычно грустное, лицо с темными глазами, прелестным ртом и носом, то и дело заслоняло очертания челюстей, тазобедренных костей и прочих интересных образчиков его коллекции. Диана Ферз жила со своими двумя детьми в маленьком домике в районе Челси на средства мужа, который вот уже четыре года находился в частной клинике для умалишенных без всякой надежды на выздоровление. Ей было около сорока; она пережила страшные дни прежде чем Ферз окончательно потерял рассудок. В своих воззрениях и привычках Адриан был несколько старомоден; антропология научила его тому, что история человечества развивается по определенным законам; он принимал жизнь с чуть-чуть насмешливым фатализмом.