Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник). Юлиан Семенов

бы на цепочке.

      Арон Маркович открыл дверь. Валя уперся в нее коленом, чтобы тот не захлопнул, и показал свое удостоверение.

      – Я из угрозыска. Скажите, у вас сейчас никто не был?

      – Только что ушел слесарь, – шепотом ответил Арон Маркович.

      – Откройте, пожалуйста, дверь, – попросил Росляков. – Не бойтесь же…

      – Откройте же дверь! – крикнул Кока. – Старый конспиратор, Арон! Вы боитесь собственной тени.

      Росляков вошел в квартиру и спросил:

      – Он высокий, этот слесарь?

      – Да.

      – Черный?

      – Да.

      – В босоножках и в красной тенниске?

      – Да.

      – И чемоданчик у него был серый?

      – Был.

      – Можно позвонить?

      – Конечно.

      Росляков снял трубку, набрал номер ближайшей милиции и попросил:

      – Это из спецгруппы Садчикова. Наши люди должны выехать из управления. Ваше отделение рядом. Подошлите сюда срочно оперативников. Да. Это Росляков. Да. Он уже здесь был.

      Арон Маркович спросил:

      – Кто «он»? Слесарь?

      – Какой он, к черту, слесарь! Убийца.

      Арон Маркович сел на табурет, жалко улыбнулся и сказал:

      – Кока, налейте мне валокордина. Я же говорил… А мне никто не верил…

      – Что вы говорили?

      – Ах, это не вам… Это я говорил юноше в такси, а он так издевался надо мной, так издевался…

      Самый верхний

      Костенко подходил к подъезду, в котором жил профессор Гальяновский. Он даже не подходил, а, правильнее сказать, подбегал, потому что такси найти не смог, а если бы и нашел, то вряд ли уговорил бы шофера везти его в долг, без денег. Костенко думал, что Сударь должен быть где-нибудь рядом с домом, ожидая Читу. Но около дома никого не было, он это видел совершенно ясно, потому что шел по другой стороне улицы, чтобы был больший обзор. Когда он начал переходить улицу около подъезда, в десяти шагах перед ним заскрипела тормозами «Волга» с синими шашечками на дверцах. Из машины вышел Сударь. Костенко пошел следом за ним к лифту.

      – Погодите, товарищ, – сказал он, – мне тоже наверх.

      Сударь пропустил его вперед и спросил:

      – Вам какой?

      – Самый верхний.

      Сударь закрыл дверь и нажал кнопку пятого этажа. Лифт медленно пополз вверх. Солнце то заливало кабину ослепительным желтым светом, то наступала темнота, когда начинался пролет. Пять раз солнце врывалось в кабину, и пять раз наступал тюремный сумрак.

      На пятом этаже кабина остановилась, и Костенко увидел на площадке дверь. Она была прямо перед дверью лифта. На двери – медная пластинка: «Академик Гальяновский».

      Сударь вышел из кабины лифта и, не оглядываясь, захлопнул за собой дверь. Костенко неслышно отпер ее и, быстро достав пистолет, тронул им Сударя.

      – Тихо, – сказал он. – Руки в гору.

      Сударь обернулся, будто взвинченный штопором, и полез в задний карман брюк. Костенко понял – пистолет. Тогда, быстро размахнувшись, он ударил Сударя рукояткой своего «Макарова». Ударил так, чтобы оглушить. Сударь прислонился к стене, и руки у него