Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник). Юлиан Семенов

же вы молчите?

      – Т-ты отвечай, Сударь.

      – Нет, вроде бы, не мои, – сказал Сударь, – нет, точно не мои. Я такую обувь не ношу.

      – Что, плоскостопие? – поинтересовался Костенко.

      – Да.

      – Ладно, сделаем экспертизу.

      – А зачем ее делать? Мы ведь беседуем, протокола у нас нет…

      – Н-ну что ж, з-значит, не будем делать экспертизы. Только ботинки у тебя в квартире изъяты, в присутствии понятых, понимаешь ли…

      – У меня к тебе несколько вопросов, – сказал Костенко.

      – Да нет, – улыбнулся Сударь, – это у меня к вам один вопрос: на каком основании я арестован? Что за произвол?

      – Ага, – сказал Костенко, – произвол, говоришь? Плохо дело. Произвол – это нехорошо. Тогда ступай отдохни в камере.

      – Отвечать вам придется, – повторил Сударь, – за арест невинного человека придется вам отвечать.

      – Не то с-слово говоришь. За «невиновного» надо говорить. Н-невинный – это из другой серии.

      Росляков вызвал конвой, и те пять минут, пока ждали конвойных из КПЗ, все три товарища сидели вокруг Сударя и спокойно разглядывали его. Садчиков – всего его, Костенко – лицо, а Росляков – руки. Сударь глядел на них и улыбался краешком рта. Только левое веко у него дергалось – чуть заметно, очень быстро. А так – спокойно сидел Сударь, совсем спокойно, здорово сидел.

      – Завтра с утра побрейся, – посоветовал ему Костенко, – мы тебе парикмахера вызовем. А то из касс опознавать придут, из скупки тоже, жена Копытова – старичка-милиционера на тебя посмотрит, жена Виктора, которого ты сжег сегодня, – им всем надо посмотреть на тебя.

      Сударь раздул ноздри, замотал головой и начал быстро повторять:

      – Марафета! Марафета мне! Марафета дайте!

      Костенко и Росляков пошли из управления пешком. Весна сделала город праздничным. Свет в окнах казался иллюминацией. В высоком белом небе загорелись первые звезды.

      – Слушай, Слава, давай пойдем в консерваторию, а?

      – Ну, давай.

      Билетов в кассе не оказалось, у барыг купить они ничего не смогли, а дежурный администратор только развел руками. На всякий случай он спросил:

      – А вы, собственно, откуда?

      – С Мосгаза, – ответил Росляков, – молодые инженеры.

      – Увы, дорогие товарищи инженеры, ничем вам помочь не смогу.

      Когда они вышли на улицу, Росляков сердито чертыхнулся:

      – А сказать ему, что мы из розыска, сразу б дал билеты.

      – Контрамарки б дал.

      – С контрамаркой себя чувствуешь бедным родственником. Я пару раз сидел по контрамарке. То и дело гоняли с места.

      Костенко посмотрел на Рослякова. Он был невысок, с виду худощав, в очень модном костюме с двумя разрезами на пиджаке, в остроносых туфлях, начищенных до зеркального блеска, с университетским значком на лацкане. Когда Костенко кончал юридический факультет, Росляков поступал на первый курс. На факультете много говорили про него. Росляков был тогда самым молодым мастером спорта по самбо. Когда он пришел в управление и попал в группу Садчикова, первый же вор, с которым ему пришлось «работать», сказал:

      – Чего вы мне стилягу подсунули? Я фертов не уважаю.

      Валя