Чудо. Юрий Арабов

Всю жизнь он провел в трех-четырех метрах индивидуальной жилплощади, сначала в заводском общежитии, теперь – в коммуналке на десять человек. И это было нормально. Тягу к пространству он воплощал в деревянных вещах, заставляя их быть какими угодно. А иных друзей у него не было.

      – Кто здесь? – спросил он в темноту.

      За окном что-то сказали, но столяр не расслышал.

      – Чего надо? – крикнул он, открыв форточку.

      – Собирайся! И побыстрее! Шевелись!

      Напрягая глаза, он увидел за окном человека в ушанке со звездой во лбу.

      – Это ты, товарищ старший лейтенант?

      – Сам, что ли, не видишь?! – прокричали ему.

      Голос за окном был истеричным, сорванным и выдавал величайшее волнение.

      – С вещами?!

      – С инструментом! Быстрее, тебе говорят!

      И Павел Игнатьевич понял, что случилось нечто необыкновенное, а что именно, не догадался. Он не обиделся, что с ним обращались, как с вещью, он делал эти вещи собственными руками и считал незазорным влезть в их шкуру.

      – Стамеска нужна? Дрель? Гвоздодер? Фомка?

      – Бери все, – был ему из-за окна ответ.

      Столяр, вздохнув, натянул на себя штаны без поддува. С поддувом он носил коротким летом, и все равно в них потел за работой, хоть ветерок и забирался в штанины и в обширную, кое-как залатанную прореху между ног. Но сейчас поддува совсем не требовалось, а требовалось противоположное ему свойство – крепкие армейские галифе, придававшие человеку государственную устойчивость, чтоб он не колебался, как поплавок, в своих сомнениях, а твердо следовал общей линии борьбы за всех.

      В углу его конуры стоял деревянный лоток с гвоздями, сверлами и прочей металлической мишурой. Положив в него молоток и короткую пилу, Павел Игнатьевич расчесал ладонью всклокоченные волосы.

      Потом, исходя из практических целей, заглянул в ведро, стоявшее на полу, в котором находилась квашеная капуста. Положил в рот соленую горсть, взял сверху липкий, слюнявый огурец, откусил половину, а остальное спрятал в карман штанов, тяжелых и широких, словно сделанных из картона.

      Накинув на плечи ватник, пошел в коридор…

      6

      Мело, мело по всей земле. Кроме метели, глаза не видели ничего. Ноги сами угадывали узкую протоптанную дорожку меж сугробами, которые дотягивались до окон одноэтажных домов. У них, у ног было свое отдельное чувство и свой разум. А все остальное, что водится в человеке, было в такую погоду лишь приложением.

      – Что стряслось? – спросил Павел Игнатьевич, низко пригибая крупную голову и рассекая ветер кроличьей шапкой.

      – А черт его знает, что, – сказал старший лейтенант и замолчал.

      Столяр некоторое время ждал продолжения, а потом все же напомнил о своем присутствии:

      – А все-таки?

      – Провокация, – ответил ему милиционер.

      – Ясно, – сказал Павел Игнатьевич.

      Помолчав, предположил:

      – Американцы?

      Послушал, как гудит в ушах пурга.