Чудо. Юрий Арабов

Из снега торчали несколько ветхих крестов и могильных памятников. Кладбище было частично снесено, и на большой куче промерзшей глины победно стоял заглохший трактор. Бурые кирпичи колокольни, изъеденные ветром, смотрели на мир из-под облезшей штукатурки, говоря, что все проходит, и дурное, и хорошее.

      Настоятель отец Андрей пилил дрова неподалеку от своего маленького одноэтажного дома одноручной пилой. Делал он это с видимым усилием, из-под скуфьи струился пот и залеплял глаза. Бревно было обледенелым, толстым и хотя лежало на козлах, дело продвигалось медленно.

      Поставив авоську на снег, Клавдия Ивановна подошла тихонько к батюшке.

      – Я вот что… – пробормотала она, с трудом подбирая слова. – Вас забыла, как звать…

      Настоятель посмотрел на нее мутным взглядом, продолжая пилить. Несмотря на свои тридцать с лишком лет, он выглядел подавленным и старым в основном из-за времени, которое носил в себе. А было это время в несколько тысяч лет, взятое им из Писания и кое-как приспособленное под собственную мятежную душу.

      – Чего тебе? – спросил он после паузы.

      – Я, гражданин поп… Я тут вам принесла… Вроде подарка.

      Она кивнула на авоську.

      Батюшка опасливо посмотрел на снег и ничего не сказал.

      – Уже отслужили сегодня?

      Он не ответил.

      – А я слышала, вас под кинозал оборудовать будут.

      – Этот вопрос еще окончательно не решен, – пробормотал настоятель.

      – Но ведь людям же нужно кино, так ведь?

      Батюшка подышал на озябшие руки. Потом закашлялся.

      – Ты крещена? – спросил он ее хрипло.

      – Да вроде.

      – Тогда почему спрашиваешь про кинозал?

      – А что здесь такого? – не поняла она. – В городе об этом все говорят…

      – Ну и доволен народ?

      – Доволен. Но не всем.

      Батюшка отер рукою иней с бороды. Он вдруг почувствовал в душе слепую давящую ненависть. Обычно, когда это происходило с ним, он клал на свои плечи и живот торопливый трехперстный крест. Но сейчас он почувствовал, что ему стыдно перекреститься перед ней. Что этот жест будет уликой против него, ничего не даст, а только ославит перед людьми.

      – Дети есть? – спросил он глухо.

      – Дочка.

      – И тоже такая, как ты?

      – Это вы про что?

      – Кино любит?

      – Любит. Из-за темноты. Они там целуются.

      – Не крестила ее? – выдохнул он из себя, как зверь выдыхает вой.

      – А зачем?

      – Иди отсюда, – пробормотал настоятель.

      – Ладно. Прощайте.

      Клавдия Ивановна вытряхнула иконы на снег, как вытряхивают мусор, спрятала авоську в карман драпового пальто на ватине и пошла восвояси.

      Настоятель приблизился к иконам, бегло вгляделся в их лики. Смущение оставило его. Он поцеловал каждую, несмотря на то, что Клавдия могла это видеть.

      – Погоди! – крикнул он вслед. – Как звать-то тебя?

      Она остановилась у заглохшего трактора.

      – А