Предрассветная лихорадка. Петер Гардош

означать, что мы остались друзьями.

      Она торжествующе посмотрела на Шару.

      Та улыбнулась, но все же заметила:

      – Ох эти мужчины!

* * *

      В караульном помещении лагеря стояло четыре велосипеда, на которых желающие могли добраться от леса до города. Теперь, когда в Авесте резко повернуло на холод и снежные шапки на елях не таяли даже днем, под лучами солнца, отцу и Гарри пришлось закутаться с головой, чтобы за пятнадцать минут, пока они ехали, не отморозить уши.

      Дожидаясь очереди на главном почтамте города, они долго отогревали окоченевшие пальцы, зажав руки между коленями. Отец был смертельно бледен. С их места были видны три застекленные кабины, которые в этот момент были заняты. Мой отец сидел будто на иголках.

      Наконец одна из кабинок освободилась. Служащая за стойкой сняла телефонную трубку и, глядя на моего отца, что-то проговорила, после чего махнула ему рукой. Мой отец вскочил и, покачиваясь, как пьяный, двинулся к пустой кабине.

      В этот момент на другом конце Швеции Юдит Гольд, едва не сбивая с ног нянечек и врачей, сломя голову понеслась по лестнице. Лили и Шара сидели с книгой на подоконнике.

      – Лили! Лили! – ворвалась Юдит Гольд в палату. – Тебя к телефону!

      Та обернулась, но не сразу ее поняла.

      – Да беги же! Тебе звонит Миклош!

      Лили вспыхнула и спрыгнула с подоконника. Во весь дух она бросилась вниз – в цокольный этаж, где для пациентов был оборудован переговорный пункт. Медсестра, как раз выходившая в это время из помещения, уставилась на нее с изумлением. На столе рядом с аппаратом лежала телефонная трубка. Лили резко остановилась, помедлила, потом потянулась за трубкой и осторожно поднесла ее к уху.

      – Я слушаю…

      Мой отец там, на почте, откашлялся. И, как ни старался, начал на октаву выше, чем он хотел:

      – Именно так я и представлял ваш голос. Просто мистика!

      – Я запыхалась. Бежала. Тут всего один телефон, в главном корпусе, и мы…

      – Вы отдышитесь, – затараторил отец. – А я буду говорить, хорошо? Я вам звоню, чтобы сказать: представляете, со вчерашнего дня через Лондон или Прагу можно посылать домой письма авиапочтой! Можно писать на венгерском! И даже телеграфировать! Вы сможете наконец-то найти свою маму! Я был счастлив, я сразу решил: сейчас же вам позвоню, поделюсь!

      – О боже.

      – Я что-то не так сказал?!

      Лили стиснула трубку так, что рука ее побелела.

      – Мамочка… Я не знаю… не знаю их адреса. Из старой квартиры нам пришлось переехать в дом со звездой… я не знаю, где она может жить теперь. Боже мой.

      Мой отец наконец обрел бархатистый тембр голоса.

      – Ну да! Какой же я идиот! Но мы можем дать объявление! Подадим для нее объявление в газете “Вилагошшаг”! Ее сейчас все читают! Я тут скопил денег, так что организуем!

      Лили изумилась. Несмотря на весь драматизм момента, в голове у нее мелькнуло: