Предрассветная лихорадка. Петер Гардош

будешь переписываться с другой.

      Мой отец недоуменно посмотрел на Гарри: да как он не может понять?!

      – Другой не будет. Или она – или мне конец!

      – Это все слова, – усмехнулся Гарри.

      Отец, обмакнув палец в минералку, вывел на столе: ЛИЛИ. И немного спустя обреченно добавил:

      – Так же все испарится.

      Тут Гарри пришла в голову гениальная мысль:

      – Пошли ей свои стихи!

      – Поздно.

      – Ох уж эта еврейская грусть! – вскочил Гарри. – Раздобуду чего-нибудь сладенького. Выпрошу или стащу ради друга. Да не кисни ты!

      Гарри пересек унылое помещение и, толкнув распашные двери, проник на кухню. Но там не было ни души. Пошарив по шкафчикам, он нашел в глубине одного из них баночку меда. И в счастливом возбуждении вернулся к отцу.

      – Ложки я не нашел. Можешь пальцем залезть.

      Сам он именно так и сделал.

      Мой отец сидел на скамье, уставившись в стол, на котором из четырех букв виднелась уже только половинка “Л”. Гарри облизывал указательный палец.

      – Ну вот что. Есть у тебя бумага и карандаш? Доставай, а я буду диктовать.

      Мой отец наконец поднял взгляд:

      – Что ты будешь мне диктовать?

      – Письмо. Ей. Ты готов?

      Изумленный отец достал из кармана бумагу и карандаш.

      Лицо Гарри светилось таким бесшабашным весельем, что в панцире отцова отчаяния образовалась трещина. Обмакнув палец в мед, Гарри лизнул его и принялся диктовать:

      – Милая Лили! Я должен сказать тебе, что я презираю и поднимаю на смех глупых женщин, которые стесняются говорить о таких вещах.

      Мой отец швырнул карандаш на стол:

      – Что за бред! Да еще на “ты”?! И это я должен послать ей?!

      – Вы уже месяц как переписываетесь. Пора перей-ти на “ты”. Я человек посторонний, поэтому мне виднее.

* * *

      В следующее воскресенье, когда Свен Бьёркман уже прочел молитву перед едой, когда двое их малышей несколько поутихли, а фру Бьёркман с обычной своей аккуратностью разлила по тарелкам суп, владелец писчебумажного магазина, не глядя на Лили, спросил:

      – Куда вы спрятали крестик, Лили?

      Бьёркман, возможно, плохо владел немецким, а может, хотел в очередной раз проверить, как продвинулась Лили в изучении шведского. Поэтому, когда девушка, недоумевая, повернулась к нему, он повторил вопрос, и опять по-шведски. А чтобы помочь ей, показал на висевшее у него на груди распятие.

      Лили покраснела, достала из кармана серебряный крестик и надела его на шею.

      – Зачем же его снимать? – мягко посмотрел на девушку Бьёркман. – Мы подарили его тебе, чтобы ты носила. Постоянно.

      По интонации Лили поняла, что это упрек. И больше за время обеда не прозвучало ни слова.

      Независимо от последнего, очень странного по тону и смыслу письма, Вы очень хороший парень, поэтому