На край света (трилогия). Уильям Голдинг

дорогая, – обратился я к Зенобии, – нужно вернуть вас к людям. Не стоит, чтобы нас видели вместе.

      – Эдмунд!

      Тут начались всякие охи и вздохи. Честное слово, на это было не очень приятно смотреть!

      – Что такое? Что случилось?

      – Ведь вы не оставите меня?

      Я сделал вид, что задумался.

      – Куда же я денусь? Не предполагаете же вы, что я уплыву отсюда на собственном корабле?

      – Жестокосердный!

      Мы подошли, как может заметить ваша светлость, к третьему акту низкопробной драмы. Она – покинутая жертва, я – бессердечный злодей.

      – Бросьте, милейшая! Не притворяйтесь, что подобные обстоятельства – учитывая даже наше не совсем обычное положение, – что подобные обстоятельства, повторюсь, вам внове.

      – Что же мне теперь делать?

      – Оставьте ваши дамские штучки. Опасности нет никакой, и вам это известно. Или вы ждете…

      Я захлопнул рот. Одно предположение, что связь эта может повлечь за собой какие-то денежные отношения, показалась мне оскорбительной. Честно говоря, меня и так многое раздражало, дело казалось законченным, и в тот момент я ничего не желал более, чем увидеть, как Зенобия испаряется, как мыльный пузырь или еще что-нибудь столь же бесплотное.

      – Жду чего, Эдмунд?

      – Подходящего момента, чтобы ускользнуть в свою каморку… я хотел сказать, каюту и привести себя в порядок.

      – Эдмунд!

      – У нас слишком мало времени, мисс Брокльбанк!

      – И все таки… если вдруг обнаружатся… неприятные последствия…

      – Если бы да кабы, моя дорогая. Обнаружатся – тогда и будем думать! А пока – ступайте, ступайте! Погодите, я выгляну в коридор… Вперед, на горизонте чисто!

      Я отсалютовал на прощание и закрыл за Зенобией дверь. Вернул книги на полку и попытался в меру своих сил поправить железный обруч для таза. В конце концов, я улегся на кровать и погрузился… не то чтобы в Аристотелеву меланхолию, а все в то же раздражение. Нет, ну какая же дура! Французы! А все ее привычка играть, как в театре! Но чу – похоже, представление окончено. Я решил, что покажусь позже, когда свет в коридоре будет не столько подчеркивать, сколько скрывать. Выберу удобный момент, выйду в салон и выпью стаканчик с любым, кто там окажется. Я не зажигал свечу, но ждал, и ждал, как оказалось, напрасно. С верхней палубы никто не спускался. Наконец, в полном замешательстве, я все-таки вышел в пассажирский салон и обнаружил там Девереля, сидящего под широким кормовым окном со стаканом в одной руке и карнавальной маской в другой! Он фыркал себе под нос.

      – Тальбот, дружище! Стюард, стакан мистеру Тальботу! Нет, что за представление!

      Деверель явно был навеселе. Несвязная речь, разухабистые манеры. Он изящно приподнял стакан, показывая, что пьет в мою честь, и снова расхохотался.

      – Ну и позабавились!

      На миг мне показалось, что он имеет в виду мою интрижку с мисс Зенни. Впрочем, вряд ли он высказался бы об этом в таких выражениях. Значит, о чем-то еще.

      – Да, –