Стертые времена. Владимир Гой

но тоже не слабые детины. Он подошел к стойке, протянул через неё свою огромную руку:

      – Здорово, Генрих! Налей нам водочки по сто. Мы только из России, заказ ездили делать. На душе как-то муторно, завтра надо в церковь сходить, в грехах покаяться!

      Слово «заказ» звучало так, словно они занимаются сборкой мебели или доставляют пиццу на дом. То, что он киллер, а эти приятели – его подручные, я знал уже давно и всегда был с ним настороже. Непонятно, почему он выбрал меня своим психологом. Приходил каждый раз после своих заказов, не вдаваясь в подробности, пожаловаться на свои душевные переживания и каждый раз говорил, что пойдёт или уже сходил в церковь на отпущение грехов.

      Не знаю, что на меня нашло, но в голове отключилось чувство самосохранения, и, разлив им по стаканам водку, я выложил:

      – Ни хрена не понимаю, ты на самом деле такой тупой или прикидываешься? Ты что, думаешь, Бог – мудак какой-то? Ты будешь людей пачками валить, потом к нему приезжать, каяться, а он тебя прощать каждый раз будет? Я с тебя просто дурею!

      Он смотрел на меня взглядом тупого барана, не понимая, чего это я разговорился.

      – Батюшка сказал, что если человек от души раскаивается, ему всё прощается, а я от души раскаиваюсь!

      – Да ты, наверное, батюшке этому зелёных заносишь немерено, вот он тебе и вешает лапшу на уши! Может, поп говорил, что ты мир от скверны очищаешь?

      Достучаться до его мозга через толстую черепную коробку было невозможно – он отвоевал несколько лет в Афганистане, и отправить на тот свет человека для него было плёвым делом, как в магазин сходить.

      – Жертвую на церковь, конечно! А ты, наверное, атеист?

      Спорить было бесполезно. По фильмам я представлял себе людей его профессии – они всегда были жестокими и коварными, но не тупыми. Они допили водку, и он протянул мне руку:

      – Прощай, братан! Ты неправ, сходи в церковь! Бог всемилостив!

      Это было сказано снисходительным тоном, словно он меня наставляет на путь истинный. И медленно пошёл из зала своей медвежьей походкой, а за ним засеменили его подручные.

      В этот вечер бар был полон народа. Из-за громкой музыки выстрела почти не было слышно, пуля прошла где-то в метре от меня, пробила барную стойку, окно и улетела в темноту. Страха не было, скорее какое-то удивление: «Ни фига себе!» Потом кто-то бросился кого-то искать, обещая разрезать нарушителя спокойствия на кусочки. Но тот словно испарился, и как его ни искали, облазив все укромные уголки бара и подсобные помещения, найти так и не смогли. Потом бритые головы собрались возле стойки и принялись обсуждать происшествие. Как я понял из их разговора, лучше ему было застрелиться самому, чем попасться им в руки.

      Вечер подходил к завершению, дамы разобрали кавалеров, кавалеры – дам, и все начали потихоньку покидать бар. Лысые, как всегда, ушли гурьбой в сугубо мужской компании, у них были другие