Корсет. Лора Перселл

Баттэрхэм все было чисто, и вела она себя совершенно спокойно – резкий контраст с тем, что я видела только что.

      Слабый желтый свет проникал в камеру из-под потолка, где было предусмотрено маленькое круглое окошечко с желтоватым стеклом. Луч света падал прямо на макушку Рут с торчащими во все стороны густыми волосами. Я сощурилась, пытаясь разглядеть под ними форму черепа, но волосы были слишком густыми.

      Она подняла на меня глаза, когда я вошла. И я с радостью отметила, что в этот раз она не теребит эту наводящую леденящий ужас пеньковую веревку. На коленях у нее лежала раскрытая Библия. Ладони девочки были грязными, но расслабленными.

      – Доброе утро, Рут! Как мне приятно видеть тебя за чтением Библии!

      – О, это вы, мисс! – без особой радости в голосе ответила Рут.

      – Да, Рут! Я же обещала, что еще приеду к тебе.

      Надзирательница закрыла дверь камеры. Я содрогнулась всем телом, услышав лязг замка. В этот раз она не стала предупреждать, что будет следить за нами в смотровое окно. Преодолевая страх, я подсела к Рут.

      Девочка внимательно разглядывала меня. Ее взгляд скользил сверху вниз, останавливаясь то на декоре платья на груди, то на манжетах, то на кайме, которой были обшиты юбки. Ее мать ведь была швеей, поэтому не удивительно, что Рут интересуют ткани и наряды.

      – Расскажи мне, о чем ты прочитала сегодня в Библии.

      Рут вздохнула и медленно закрыла книгу.

      – Вот каждый норовит спросить меня об этом. Все думают, что раз я совершала такие ужасные поступки, то никогда в жизни не брала в руки Библию и не переступала порога церкви. А я ведь знаю Библию почти наизусть, и в церковь ходила регулярно!

      – Может, ты просто не так поняла, о чем говорит Евангелие? Может, тебе никогда не объясняли, что там написано?

      Она нахмурила брови – от этого расстояние между ее глазами стало казаться еще больше.

      – Может быть. Но я знаю довольно много. Я думаю, что все люди понимают одинаково, что хорошо, а что плохо. Но они все равно совершают плохие поступки. Потому что хотят этого.

      Я заерзала на стуле.

      – Но если бы это было так, Рут, если бы все мы всегда делали только то, что хотим, тогда тюрем на всех не хватило бы.

      – Почему же, мисс? – спросила она с неподдельной улыбкой. – Вот вы, например, вряд ли всерьез хотели когда-то совершить что-то ужасное, не правда ли?

      Наивная маленькая девочка! Я вмиг зарделась, словно мне плеснули кипятком в лицо, и оглянулась, чтобы посмотреть, подглядывает ли за нами надзирательница. Окошко в двери было закрыто.

      – Нет идеальных людей, – ответила я вполголоса. – Я сама католичка, поэтому, если у меня появляются дурные намерения, иду и исповедуюсь, прошу священника отпустить мне эти грехи.

      – Я призналась во всем полицейским, но они же не отпустят мне грехи, не простят меня…

      – Но подписать признание и исповедаться – не одно и то же. Ты же умная девочка и понимаешь это, правда? В полицейском участке ты просто подписала бумагу, в которой говорится, что ты убила свою