Стойкие маки Тиит-Арыы. Вячеслав Васильевич Нескоромных

как бы знакомом, но все же непонятном. Но на рынке оно все просто: ткнет пальцем в товар покупатель, денежку отвалит, – вот и весь торг.

      Японцы также наведывались на рынок. Батальон басурман разместился в предместье Глазково за высоким забором купеческого подворья, и солдатики бегали на рынок, раскосо выглядывали товар, частенько принюхивались, морща плоские свои носы, прикупали охотно и рыбку, и самогон, галдя: «Сакэ, сакэ…».

      Рядышком с Астаховым сопел в обнимку с винтовкой, забравшись весь под кошму, его сотоварищ Колька Радичев.

      Лицо Кольки, укрытое солдатской папахой до глаз, едва виднелось из-под рогожки, и было заметно, как блаженен его утренний сон: розовые губы сложились бесформенным вареником и нет-нет расползались в улыбке.

      – Вот спит, зараза, всю дорогу и ночью его не добудишься, − подумал добродушно Яшка и поправил ровнее папаху на голове приятеля.

      За спиной Яшки на облучке восседал укутанный в тулуп ездовой Ерема – мужик из Качуга с берега Лены, где начался долгий путь санного каравана вдоль реки. Ерема, нанятый с конем сопроводить боевой отряд Красной Армии в Якутск по призыву Иркутского Ревкома, был человек не армейский. Служил когда-то, был контужен еще на войне с германцем, и хотел было отсидеться от очередного призыва, но из сельского совета затребовали коня, и чтобы сохранить живность и вернуться с ним назад до наступления ледохода, Ерема сам вызвался ехать. Так было вернее, и конь сохранится, не пропадет в чужих руках, и есть гарантия, что вернутся вместе домой.

      Ехать было уже и привычно, и тошно. Дорога от Иркутска по тракту до Качуга и уже по зимней дороге вдоль Лены-реки занимала скоро два месяца. Если бы не дни отдыха в придорожных поселках, то можно было сойти с ума от однообразия таежно-речного пейзажа, укрытых снегом полей и перелесков, от беспокойства и суеты дороги и бесконечного холода, от которого, как не кутайся, спрятаться не удавалось и промерзали насквозь, до нервного озноба, колотуна и стука зубами.

      Из Техтюра, – старинного ямщицкого села на берегу Лены с вековой историей, вышли раненько, еще в полной темноте, чтобы до окончания дня войти в столицу края. Скорое окончание долгого перехода с несколькими днями отдыха оживило бойцов отряда, заиграло настроение, чаще стали слышны шутки и смешки: народ повеселел. Утром, еще в сумерках, вышли дружно, ожидая, наконец, окончания дороги, обещанной баньки с веничком. Говаривали мужики, что командир обещал и водки поставить.

      Оптимизма, правда, не добавляло то, что последнее время все чаще говорили о возможной впереди засаде. Поговаривали, что активизировались банды: то там, то в другом месте в селах вдоль реки случались набеги и убивали активистов и сельсоветчиков. Об этом сообщали в поселках и станциях, через которые проходил обоз, оживляя на сутки, утопающие в снегах жилища. Но теперь в конце перехода все было тихо и показалось, что обернется дело без боевого столкновения, к которому мысленно готовился всякий боец отряда