Шепот ушедших дней. Элеонора Дорн

она читала лекции в обществе «Знание». Мы не знали, что эта маленькая женщина с седыми волосами, моющая руки под ржавым краном, когда-то жила в отелях Парижа. Мы не знали – но она помнила. И вот, однажды, на кухне, услышав, как семья Цингеров, демонстративно перейдя на французский, как бы давала понять, кто тут «настоящие», она вдруг сама заговорила на языке своей юности. Кажется, она хотела напомнить: и у нас есть своё прошлое. С тех пор Цингеры начали относиться к нам с заметно большим уважением.

      Александр Иванович Сахнов – муж Татьяны Александровны Цингер. Его фамилию я однажды увидела в энциклопедии в разделе художников. Он всё время рисовал женские портреты; даже моя мама как-то позировала ему и потом сказала, что это дело трудное. Тётю возмущали сине-лиловые тона на его полотнах. Когда он выпивал четвертинку и начинал бродить по коридору, разбрасывая ботинки, она ругала его и упрекала: кроме «лиловых женщин» – ничего не умеет.Возможно, он подражал французским импрессионистам: у Матисса, например, встречаются яркие тона. Современников поразил портрет «Мадам Матисс», и многие говорили об его «уродливости». Тогда их шокировали цвета – лилово-сине-зелёные.

      Когда же Александр Иванович был в благостном настроении, стоя у закопчённой плиты с папиросой «Беломорканал» в руке, он рассуждал о литературе. Помню, как он объяснил мне название романа Солженицына «В круге первом» – говорил о кругах Ада у Данте. Видно, самого Солженицына он читал тогда в самиздате. Могу ли я жалеть, что до 26 лет жила в коммунальной квартире?

      Память о той первой встрече в тусклом коридоре московского общежития заставила меня вернуться туда этим летом – спустя почти пятьдесят лет. Я не забыла того головокружения от первого прикосновения мужской руки. Мы с мужем искали какой-то  переулок и неожиданно увидели надпись: Петроверигский переулок. Я решила показать своему последнему мужу – тоже французу – здание, где когда-то встретила своего первого «француза». Человек, рождённый во Франции, считается французом по праву почвы.

      Мы быстро нашли здание общежития: оно всё ещё принадлежало Институту иностранных языков, теперь – Московскому государственному лингвистическому университету. Название звучит весомо, но само здание выглядело запущенным: грязный фасад, немытые окна – кажется, их не мыли годами. Вход всё тот же – «советский»: буро-зелёные стены, истёртый гранит, коврик, похожий на половую тряпку. Заходить внутрь не стали – я и так знала, что нас там ждёт только разочарование. Мы быстро покинули двор и переулок. Подумалось: в какой убогости прошла моя молодость. Было жаль – и себя, и его, и ту самую молодость.

      Вспоминаю ещё один эпизод. Я шла по Садовому кольцу и вдруг увидела девушку – как с обложки глянцевого журнала. Это оказалась моя подруга – в бледно-розовом пальто и чёрной соломенной шляпе. Весна, цветущая вишня – и она, словно Натали Вуд. Её звали Наташа.В те годы мы учились рисовать стрелки, а на нижнем веке аккуратно вырисовывали ресницы, желая подражать