Шепот ушедших дней. Элеонора Дорн

Молотов и «примкнувший к ним Шепилов»… Мне было двенадцать, и я страшно боялась войны. Боялась, что мы все умрём.

      По вечерам, лёжа рядом с мамой на тюфяке, я прислушивалась к её дыханию, боясь, что она может умереть. Потом, немного успокоившись, смотрела на трещины на потолке – и в них рождались фигурки, сцены, истории… Мальчик и девочка шли по дорожкам навстречу друг другу – каждый от своего игрушечного домика. Эти дорожки обязательно должны были соединиться. На этом образе будущей встречи я засыпала.

      Летом, когда окно было открыто, я вслушивалась в ночные звуки. Особенно меня пугал один – он напоминал далёкий свисток поезда, но вызывал тревогу и мысли о смерти. Я представляла себе заброшенное кладбище, смотрела на маму, боялась – не умерла ли она. Убедившись, что она просто спит, я успокаивалась. Маму я обожала. Мы шли по нашей улице, и я говорила: «Когда вырасту, буду кормить тебя одними пирожными и обязательно куплю соломенную шляпку с цветочками».

      Визиты к бабушке или папе были мучительными. Бабушка – папина мама – жила на Малом Дмитровском, папа – на Садово-Самотёчной. К ним можно было дойти пешком. Родители не жили вместе, и мне приходилось выслушивать их обиды. По пути к бабушке я репетировала, как защитить маму. Возвращаясь, вспоминала упрёки бабушки, которая осуждала маму за то, что она родила ребёнка от «юнца». Мне было больно за маму. Однажды мама попала в больницу, и папа с новой женой стали приглашать меня на обеды. Я смотрела на них и думала: почему мама и папа не живут вместе? Их шутки, смех, уют – всё это наполняло меня грустью и завистью. С тех пор в моём сердце радость любви всегда окрашена оттенком печали. Это чувство сопровождало меня и в юности.

      Я помню, как всегда ждала маму с работы. Услышав её кашель и шаги, бросалась к двери. Она стояла на пороге, на шапке и воротнике таяли снежинки, от неё пахло морозом. Мы ставили чайник, приходила тётя Тамара. После чая мама садилась за пианино, играла романсы, тётя пела. Они любили бегать в кинотеатр «Форум», где шли фильмы итальянского неореализма: «У стен Малапаги», «Нет мира под оливами», «Рим в 11 часов»… Сюжеты были трагическими: несчастная любовь, обманутые надежды. Сестры вспоминали молодость, находили в фильмах отражение своей судьбы, сочувствовали героиням и восхищались их красотой.

      Поступив в московский престижный Вуз, о котором многие тогда мечтали, я немного подрабатывала в издательстве «Прогресс»: это была должность « подчитчицы », то есть я читала французские тексты вслух корректору, а тот правил гранки.. В той же редакции работала Катрин, владевшая в совершенстве французским языком; лишь позже я узнала, что её папа был переводчиком в издательстве «Московские новости», а также и то, что её семья приехала в СССР из Франции. Особых вопросов я не задавала, да и вообще все эти вещи были для меня совсем непонятны. Как-то она мне сказала, что у неё есть кузен, который учится в том же ВУЗЕ, что и я, но на переводческом факультете. Жил он тогда общежитии, в Петроверигском переулке, находящемся