Шепот ушедших дней. Элеонора Дорн

были двери, а где-то в середине, тоже слева, располагалась кухня, на которой родственники, приехавшие на трёхдневное свидание, что-то разогревали и готовили. У входа стоял охранник – выходить было запрещено. Каждого из нас развели по комнатам, в которых стояли железная кровать, покрытая серым солдатским одеялом, стол, а на потолке висела тусклая, покрытая пылью лампочка.Вошла женщина – надзирательница. Она ещё раз проверила сумки, а затем беззастенчиво обшарила меня – не пронесла ли я чего запрещённого…

      Через какое-то время начали вводить заключённых: все были побриты наголо, в тёмной одежде, похожей на спецовки. Так прошли три дня и три ночи. В шесть утра нас будил заливистый собачий лай – как видно, в это время заключённых выводили на работу. Пронзительный лай этих «верных русланов» приводил меня в ужас. Чёрные ветви деревьев за окном без занавесок, серый снег и непривычные звуки напоминали о страшной реальности, с которой нам пришлось столкнуться на заре нашей молодости. Мы были далеко от дома, уюта, всего привычного и дорогого. Не с тех ли пор мой бывший муж полюбил собак?.. Не случайно говорят: именно одинокие люди особенно привязываются к животным…

      Были свидания и в Москве – в самом, если так можно выразиться, «престижном» пенитенциарном учреждении. Тамошняя библиотека была просто великолепной: множество академических изданий, авторы – первоклассные. Очевидно, книги были конфискованы у лучших представителей русской интеллигенции. Выбор был широкий, издания – редкие. На страницах стояли штампы: НКВД, МГБ, КГБ СССР – все переименования хранились на пожелтевшей бумаге.

      Помню, однажды муж дал мне почитать «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» Джорджо Вазари – книга была написана им в 1565 году по заказу герцога Медичи. В русском переводе она вышла в издательстве Academia в 1933 году. Предисловие написал сам Луначарский. Насколько помню, мне тогда удалось вынести книгу домой. Что с ней случилось потом – не помню…

      Безусловно, не каждый решился бы на такое, но нас запугать было трудно. Лозунги, комсомольские собрания, идейные передачи и пропагандистские статьи с нелепыми заголовками скользили по поверхности нашей жизни, не пуская корней. Мы жили тем, что нам было по-настоящему интересно, волновались о тех ценностях, что были привиты нам родителями – людьми образованными, достойными. Я тогда перевела с французского Нобелевскую речь Солженицына. Она была напечатана в каком-то иностранном журнале – вероятно, мне его подарил кто-то из туристов. Я ещё работала в «Интуристе», из которого меня вскоре уволили – советская власть не одобряла мой выбор мужей, и это создавало  проблемы в той далекой жизни.

      Он

      Помню его совсем молодым, не более 24 лет: высокий, стройный, с безупречными манерами и роскошным английским языком. Переводчики, окончившие не только Институт иностранных языков, но и курсы ООН, говорили: «Саша говорит по-английски, как никто в Москве». У него с детства была бонна – настоящая англичанка. Я сама