Охота на волков. Валерий Поволяев

игрушку.

      – На тебе дядькино удостоверение, изучай. – Бобылев громко хлопнул твердыми кожаными корками, протянул Пыхтину, но тот протестующее покачал головой.

      – Мне-то оно зачем? Отдай племяннику, пусть он изучает.

      – И то верно. На! – Бобылев протянул удостоверение Федорчуку. – Изучай. А когда изучишь – выброси в выгребную яму, держать его у себя не рекомендую.

      Подумал, что, может быть, все-таки оставить его у себя, а через некоторое время покуражиться в каком-нибудь райцентре, но через мгновение выплеснул эту мысль из головы. Ни к чему ненужный риск. Игра не стоит свечек.

      С другой стороны, неплохо бы обзавестись удостоверениями. Например, сотрудников налоговой полиции. Или транспортной прокуратуры. А вдруг кому-нибудь придется предъявить? И верно ведь, придется.

      Бобылев подивился тому, что Федорчук до сих пор не взял удостоверения своего дядьки. Неужели боится?

      – Держи, держи ксиву, – Бобылев вновь хлопнул тугими кожаными корками, – подивись хотя бы…

      Вздохнув, Федорчук взял удостоверение, на ходу открыл его, скосил взгляд на фотокарточку и произнес мрачно:

      – Он, дядёк мой.

      Бобылев хохотнул коротко.

      – А ты думаешь, мы другого кокнули? Не-ет, того мы кокнули, того самого.

      – Фу, маркиз. – Федорчук сморщился, хотел еще что-то сказать, но осекся, понял, что с «маркизом» переборщил.

      Веселость исчезла с лица Бобылева, он поджал жесткие губы, глянул на Федорчука колко, тот хоть и не видел взгляда старшого в вязкой притеми кабины, но почувствовал его, согнулся невольно, едва не всаживаясь в руль машины.

      – Осторожнее на поворотах, – мрачно и тихо предупредил Бобылев. Это был тот самый тихий голос, который звучит громче пронзительного крика. – Иначе в кювете очутиться можешь… Понятно?

      – Понятно, командир, – поспешно отозвался Федорчук. Гулко сглотнул что-то тягучее, собравшееся у него во рту. Покивал головой мелко: – Все понятно.

      Даже Пыхтин, и тот глянул на Бобылева с удивлением – слишком уж жестким, страшноватым, опасным показался он ему, – и на что уж Пыхтин ничего не боялся, поскольку все в этой жизни испытал, все прошел, и то неожиданно для себя согнулся, стараясь сделаться меньше в росте, в объеме, – меньше и неприметнее.

      Глава седьмая

      У подполковника Головкова было плохое настроение: ночью разболелись зубы, вся правая сторона, боль эту он ничем не мог успокоить – ни американским анальгином, который жена принесла ему из коммерческой аптеки, буквально разорившись на заморское снадобье, ни анальгином отечественным, ни спиртовой примочкой, ни полосканием, – всю ночь Головков промаялся и уснул только к утру, часов в пять, когда боль утихла, а потом и вовсе исчезла.

      Болела конечно же не вся челюсть, болел всего один зуб – паршивый, трижды пломбированный корешок, который Головкову было жалко выдирать, – но выдрать его все-таки придется. Если он еще один раз прихватит, Головков тут же отправится к врачу и покорно усядется в стоматологическое кресло, – а пока ладно… Раз отпустил