Охота на волков. Валерий Поволяев

Александровичем. Но в зоне, – Алексей оглянулся на Бобылева, – меня звали Алексеем. Не знаю почему, но звали именно так. Еще звали Рябым.

      Лицо у Боброва, особенно щеки, было каким-то непроглаженным, пористым, словно бы в детстве он переболел оспой или чем-то еще.

      – Рябым тебя можно звать? – по-свойски грубовато, заранее становясь с Бобровым на одну ногу, спросил Пыхтин.

      – Не обижусь, – сказал Бобров, – да и чего обижаться, если я в самом деле рябой.

      Брать федорчуковского родственника поехали на двух машинах, вторую машину дал Шотоев, и не только дал, но и сам сел за руль. На номера – и спереди и сзади, – наложили алюминиевые пластины. Это были новые номера. Засекать их можно было сколько угодно, даже записывать на бумажку – результат в конце концов все равно будет дохлым: они отъедут от «места экспроприации» на пару кварталов, сдернут с номеров алюминиевые пластины и спрячут их в багажник, а это – концы в воду. Надо обязательно иметь четыре-пять запасных комплектов номеров и можно плавать, как рыба в реке Кубани – вольно…

      Когда отъехали от своего особняка, который они стали именовать по-партизански базой, Шотоев проговорил недовольно:

      – Что-то Кежи, брата моего, все нет и нет. Был бы Кежа, он бы и уселся за руль… Вместо меня. У него – права водителя первого класса.

      Бобылев ехал в первой машине с Федорчуком. По дороге с интересом покосился на него:

      – Слушай, а не страшно тебе…

      – Нет, – коротко и быстро, словно бы выплюнув что-то изо рта, ответил Федорчук. – Не страшно.

      – Все-таки – свои… Какие-никакие, а родные.

      – Я же сказал – нет!

      – Не будешь к ним в квартиру подниматься?

      – Не буду. Хватит с меня того, что я сижу за рулем.

      – Правильно, проговорил напоследок Бобылев и, поугрюмев лицом, поправил стоявший в ногах автомат. Прапорщики поставили оружие что надо, Пыхтин поработал хорошо, – в смазке, ни разу не тронутые в поле, пристрелка на них была сделана только на заводе, – удобные, с откидными прикладами… Их можно было даже прятать под плащ. Бобылев был доволен новым оружием.

      Он цепко, словно бы сам сидел за рулем, следил за дорогой и думал о том, что кавказцы хоть и отступились от него, не сидят вроде бы на хвосте, но ощущение опасности не прошло, как находился внутри все чувствующий железный холодок, так и продолжал находиться. Может, Шотоев не выполнил своего обещания до конца, не снял блокаду?

      А раз так, то и Бобылев будет верить ему только наполовину. Более того, надо будет внимательнее присмотреться к окружению и произвести отбор – поделить народ на своих и чужих. Шотоевский братец – явно чужой, Федорчук, надо полагать, тоже чужой – глазом не моргнув, свернул набок шею своему дядюшке и сунул ее под топор, что вызвало у Бобылева гадливое чувство: есть вещи, которые нельзя преступать, они – табу и стоит только перешагнуть через эту черту – ни один вор в законе не будет уважать тебя. Федорчук переступил через черту.

      Кто следующий? Сеня Лапик. Хороший мужик, талантливый,