Бранная слава. Алексей Шорохов

вторую неделю, значит, всё-таки удачно.

      Шрек, в миру Вадик, верил, что был снайпером от бога. Если так можно сказать. Но тут много вопросов.

      Хотя, если честно, это лукавые вопросы.

      – В фильме Алексея Балабанова «Война» русский десантник, спасающий из чеченского рабства жену иностранца, по схожему поводу говорит этому самому иностранцу:

      «Если ты будешь тут играть в Достоевского, я ухожу…»

      Так вот, по поводу лукавства: для Достоевского никогда даже вопроса не вставало – правы или нет русские воины, воевавшие на Кавказе, в Средней Азии или защищавшие своих единоверцев на Балканах.

      Достаточно почитать «Дневники писателя»…

      Так или почти так говорил Вадику потом Аким в госпитале. Потому что был начитан.

      – И убивать врага на фронте, защищая своих товарищей – это от Бога. А вот завалить охраняемую «мишень» в центре Москвы – это от другого.

      И все разговоры, что заказанная «мишень» – это бандюган или взяточник из администрации, в общем и целом тварь, которую не жалко, – тоже от другого. Не от бога.

      …Справа ухнуло, обдав тёплым, совсем недалеко, метрах в тридцати.

      – Шестьдесят миллиметров, – отметил Шрек, – «полька». Выхода, как всегда, не слышно…

      Значит, близко подошли, суки! «Полька» далеко не бьёт.

      Наверняка, пока арта отрабатывала передок, хохлы с миномётом и подошли…

      Впереди был хороший блиндаж, оставшийся от «вагнеров». Сравнительно хороший. В два наката. Лучше здесь и невозможно было сделать. Зелёнка, которая росла в лесополках под Бахмутом, была с руку толщиной. Максимум с полторы.

      Нередко бывало, что, заснув в посадке и зарывшись глубоко в землю, бойцы, после налёта вражеской арты, просыпались по утру в чистом поле.

      Ну, или если говорить уже совсем точно, среди торчащих к небу коротких изуродованных обрубков бывших осин и орешин. Остальное скосила арта.

      Вот в этот, в два наката, блиндаж и успел заскочить Вадик.

      Следом зашёл снаряд. Точно не мина.

      – Может и танчик отработал, – размышлял впоследствии Шрек. – Потому что выхода я не слышал. Сразу прилёт. А после него уже вообще ничего не слышал.

      …У «штурмов» двадцать седьмой бригады был уговор: своих достаём всегда, даже «двухсотых». Врагу не оставляем.

      Ночью за Вадиком приползли, то, что он «двести», никто и не сомневался. Снаряд лёг аккурат в блиндаж – ни влево, не вправо.

      Спасибо ребятам с черепами и минами на шевронах, сделали укрытие на славу.

      Хоть и из худосочных осинок-древесинок, но спас.

      Когда в темноте стали откапывать снайпера, Шрек застонал.

      К точке эвакуации тащили его уже веселее. Жив, бродяга!

* * *

      – И как они меня вычислили? – удивлялся потом Шрек.

      Действительно, в течение чуть ли не двух недель бил через теплак сапёров хохла, которые по ночам лезли пропалывать наши минные поля.

      Потом подстерёг и задвухсотил расчёт сто двадцатого миномёта на джипе, который изводил наших несколько дней подряд.

      И