Змий. Алина Кирикова

не раскаиваюсь, – надменно выразила émeraude, пытаясь высвободить руку. – Да пусти же! Ну знала, что ты болен, об этом достаточно написали в каждой газете! Ну и? Пусти!

      – Ну и?! Почему ты не пришла? Я жаждал знать, что ты меня навещала хоть раз! С твоей стороны это, то есть твое равнодушие, как минимум, нехороший поступок. Ты должна была явиться, хотя бы рядом проехать после всего, что меж нами было. Должна!

      – Ты бы меня заразил, и я бы заболела.

      – Да ты уже больна на всю голову, куда еще-то!

      – Сумасшедший! – вскрикнула Аранчевская. – Приказываю тебе отпустить меня! Ты не слышишь, что ли, мне больно!

      Но я не отнимал руки. Лицо мое лихорадочно вздрагивало, а губы все сильнее сжимались, вытягиваясь в безумную улыбку.

      – Ты еще пожалеешь, – стеклянно прозвучал мой голос, руки сильнее сжали запястье княжны. – Ежели ты решишь выйти за кого-то из известной шайки, то знай, сначала я убью твоего суженного, а потом тебя. Лучше пусть тебя совсем не будет, чем ты станешь чьей-либо еще. Ты меня поняла?! Ежели ты думаешь, что я примусь бегать за тобой, упрашивать, то ты ошибаешься. Кругом ошибаешься! Этот вопрос решу точным прицелом.

      – Помогите! – запищала émeraude.

      – Адольф де Вьен… – направляясь к нам, начали было Максим Федорович и Константин Константинович в один голос.

      Показательно отняв руку от émeraude, я сурово взглянул на нее, проскрежетав напоследок: «тебя предупредил». Мимо своих проскочил пулей и пошел домой. Они не стали меня окликать. «Ох уж эта змиюга! Пусть только посмеет выйти замуж за кого-то из кукушки, устрою ей веселую жизнь! Все прощу, но не кукушечных акробатов», – гневался я, то вертясь по сторонам, то, напротив, выжидательно замирая, будто вот-вот должно что-то произойти и все решить. На Английской я тотчас ушел к себе, лег на диван и пролежал так до тех пор, пока внизу не послышался скрип двери. Но все-таки к домашним явился я лишь перед ужином.

      – Думаю, уже завтра вечером отправимся на дачу, а оставшееся время сегодняшнего дня и утро завтрашнего можно положить на сборы. На даче у нас климат посуше, природа роскошней. Вам, Адольф, там будет всяко лучше, чем в Петербурге, вылечитесь и порисуете, – сказала Елизавета Павловна. – Да и нервы успокоите. Там у нас не будет лишних раздражителей. Дача уже обжита, там сейчас дочь моя с ее мужем и ребенком. Николай – мальчик тихий и скромный, донимать вас не будет.

      – Мы согласны. Заночевать можем у П*, нам как раз по пути, – поддержал отец. – Адольф, ты согласен?

      – Согласен, ежели меня действительно никто не будет раздражать.

      – Некому, голубчик! – ни к месту весело добавил г-н Елизаров.

      31 Mars 1824

      Сегодня ранним, холодным утром мы приехали к Елизаровым на дачу, находящуюся в смоленской стороне. Помимо нас, как уже было говорено, у Елизаветы Павловны и Сергея Михайловича гостит их дочь Катерина Сергеевна с семейством: с мужем Лебедевым Юрием Георгиевичем и пятилетним сыном Николаем (здесь все его зовут Николяша).

      В