«Матильда». 80-летию Победы в Великой Отечественной войне посвящается…. Светлана Владимировна Пушкина

где-то сверху бомб мы просидели несколько часов. Теперь уже не было сомнений, что это. Война. К нам пришла война. Это был воздушный налет.

      Наконец, наверху стало совсем тихо, и мы решились выйти из своего укрытия. Я попыталась открыть крышку, но у меня никак не получалось: кажется, ее что-то придавило. Я напрягла все свои силы и с огромным трудом смогла ее сдвинуть. Открыть подвал получилось не полностью, но этого пространства вполне хватило, чтобы в образовавшееся отверстие смогли пролезть я и мама.

      Первое, что я увидела, когда поднялась на поверхность, – светлеющее серое предрассветное небо. Крыши не было. Вместо этого на каждом метре бывшего пространства нашего дома лежали балки, бревна, разбитая в щепки мебель и кухонная утварь. Я зарыдала. Переступая через завалы, которые когда-то были нашим миром, я отправилась искать кота: кыскала, кричала, звала по имени. Без толку. Он так и не появился. Возможно, остался под разваленными бревнами, но мне хотелось верить, что просто сбежал, испугавшись звуков бомбежки.

      Рядом, всхлипывая, ходила мама. Она пролазила под тяжелыми и громоздкими бревнами, вытаскивала иконы, оставшуюся в целости одежду, продукты и наши документы. Последним достала из-под завалов большой потемневший портрет, на котором были изображены она и папа – совсем молодые, сразу после свадьбы.

      Я зашла в то место, которое еще три часа назад было моей комнатой. Под сваленными полками шкафа я заметила свое единственное праздничное желтовато-белое платьице, которое надела всего однажды, на выпускной. Потянув за уголок ткани, я взяла его в руки и прижала к мокрому лицу. Оставить его здесь я просто не могла – мое воспоминание о доме, моя связь с последним днем счастливой мирной жизни.

      Все, что удалось спасти, мы сложили в большое покрывало, завязали его узлом и, наконец, вышли на улицу. Точнее переступили через поваленные перекрытия дома. Я направилась посмотреть, что стало с нашей коровой, свиньями и курицами, но, подходя к сараю, обнаружила только огромную воронку от бомбы. Дальше не пошла. Нет смысла.

      Сегодня ночью меня и маму спас кот. Он заранее почувствовал приближение фашистских самолетов, пытался предупредить нас, пытался убежать. Если мы переживем эту войну, если когда-нибудь у нас будет дом, я обязательно заведу рыжего кота и назову его Мурзик. Всех моих будущих котов будут звать Мурзики.

      Не сговариваясь, мы с мамой молча направились на площадь перед управой. То, что когда-то было уютной центральной улочкой небольшого шахтерского поселка, теперь представляло руины и бурелом. Редкие дома остались в целости и выглядели как уходящие в прошлое памятники нашей тяжелой, трудовой, но все-таки мирной жизни. Меня удивила давящая на уши тишина после разрывающего на части грохота ночного обстрела. Что-то в ней было пугающее и неправильное. Раньше был слышен смех детей, перекрикивания соседей через улицу, скрипучие звуки обозов с сеном, гогот и кудахтанье домашней птицы. А теперь?