Багровый яд дней ликования. Э. Григ-Арьян

я.

      – Правда? Как замечательно! – она искренне обрадовалась, как будто нашла родственную душу.

      – Да, в тридцать четвертом – тридцать седьмом. А потом… потом моего деда репрессировали, и отца исключили из института, как сына врага народа. Драматический жанр того времени не терпел полутонов, требовал безоговорочного отречения. Отец не отрекся. Мой дед был известным писателем и литературоведом, один из немногих в республике, кого освободили от всякой работы, выделив довольно приличное пособие – исключительно для служения литературе.

      – Но это все равно не спасло его от репрессий? – в ее голосе зазвучало сочувствие, смешанное с горечью узнавания.

      – Нет, не спасло. Видимо, кому-то приглянулась наша просторная квартира с высокими потолками, чудесная квартира в самом сердце исторического города. Наверное, написали донос, чтобы завладеть ею. Сразу после ареста деда нас вышвырнули из центра, в скромную квартиру на окраине, не так далеко, но в другой мир.

      – Ваши не догадываются, кто мог это сделать? – спросила она тихо, будто боясь потревожить призраков прошлого.

      – Конечно, нет. В те годы полстраны писало доносы на другую половину, и еще неизвестно, был ли захватчик нашей квартиры тем самым доносчиком. Он мог просто воспользоваться моментом, подтолкнув других людей к подлости.

      – Ужасные времена… – прошептала она, и тень боли промелькнула на ее лице. – Это и для меня болезненная тема. – Она замолчала, погрузившись в собственные воспоминания.

      – Можешь не продолжать, я понимаю, – после недолгого молчания произнес я, чувствуя, как тяжесть истории нависает над нами.

      – Нет, ты не можешь понять, – горько возразила она, и в ее голосе зазвучала непримиримая уверенность. – Я больше всего на свете люблю дедушку и безоговорочно верю в его честность. Это с одной стороны. А с другой… – она запнулась, словно слова застревали в горле, – он занимал не маленький пост в те жестокие годы. И тревожная мысль, что он тоже мог быть замешан в этих грязных делах, не дает мне покоя. Эта тень подозрения отравляет мне жизнь.