Багровый яд дней ликования. Э. Григ-Арьян

вычитанным из пыльных фолиантов. Я никогда не питал иллюзий относительно возможности полного отождествления себя с литературными героями, что томами поглощались в часы бессонницы, ибо понимал, что эти персонажи – лишь тени на стенах пещеры Платона, искусно сотворенные рукой автора, покорные прихотливым веяниям литературных «измов», законам жанра и прочим фикциям творческого процесса… Подлинное же «Я» – это я сам, субъект, замкнутый в собственной неповторимости, и здесь, в этом интимном пространстве, литературные каноны бессмысленны, их предписания не имеют силы: здесь вступают в игру совершенно иные, более фундаментальные онтологические принципы, диктующие ход моего бытия.

      Дождь, назойливый и неумолимый, словно вечный плач небес, утомил меня своим монотонным присутствием. Поняв бессмысленность дальнейших скитаний под его ледяными струями, я нырнул в ближайшее кафе – скромное убежище, пропахшее кофе и тишиной, – чтобы хоть немного просушиться и утолить голод, разбушевавшийся к полудню. Завтрак так и остался несбывшимся обещанием утра.

      Я позвал официантку – юную особу с мимолетной, почти эфемерной красотой, которая казалась неуместной в этом заведении, как редкий цветок, случайно выросший на серой мостовой. «Что она здесь делает?» – невольно промелькнуло в голове, пока я, стараясь не выдать своего внутреннего смятения, заказывал два яйца Бенедикт.

      – Что-что? – переспросила она, округлив глаза с таким изумлением, будто я явился с другой планеты. Ее лицо, и без того отмеченное печатью неземной прелести, стало еще выразительнее от этого искреннего удивления. «Неужели она никогда не слышала об этом блюде?» – промелькнуло в моей растерянной мысли.

      – Мне два яйца Бенедикт, – повторил я, чуть громче, с настойчивостью, призванной скрыть собственную неуверенность, – с голландским соусом, разумеется.

      – Да пошел ты к черту, – прошипела она, внезапно сбросив маску ангельской кротости, и в ее глазах вспыхнул озорной огонек. – Ты еще скажи, чтобы я тебе их под соусом Сары Бернар подала! Я тебе яйца вкрутую принесу, а ты… выдумывай себе что хочешь.

      Она махнула рукой и отошла, а я, ошеломленный, опустился за пустой столик в углу. Сердце бешено колотилось, как пойманная птица, и я почувствовал, как раздражение и усталость поднимаются горькой волной. Даже книга, всегда бывшая моим верным спутником и утешением, теперь казалась чужой и бесполезной. Мозг, переполненный до краев, отказывался воспринимать новые мысли, тонул в мутной пучине тревоги. Это было новым и пугающим ощущением – словно впервые столкнулся с тяжелой, липкой депрессией, не зная, как выбраться из ее цепких объятий.

      Кафе, вторя моему настроению, пребывало в полупустом унынии. Официантка, на удивление быстро, вернулась с двумя простыми яйцами вкрутую, парой грубых ломтей ржаного хлеба и небрежным кусочком масла.

      – Что будешь пить? – спросила она, уже мягче, уловив, вероятно, мое подавленное