Руфь. Элизабет Гаскелл

мистера Беллингема. Спутник молчал так долго, что даже в остром горе она начала с тревогой спрашивать себя, почему он не скажет хотя бы пару утешительных слов.

      – К моему огромному сожалению, – заговорил наконец джентльмен, но осекся и начал снова: – К моему сожалению, хоть я и не говорил об этом прежде, дела вынуждают меня завтра же отправиться в Лондон, и когда смогу вернуться, мне неведомо.

      – В Лондон! – в потрясении воскликнула Руфь. – Неужели уезжаете? Ах, мистер Беллингем!

      Она опять разрыдалась, но теперь уже от отчаяния и разочарования, вкупе с ужасом при мысли о гневе миссис Мейсон. В это мгновение казалось, что можно пережить все, кроме отъезда единственного друга, но она не произнесла ни слова, и после двух-трех минут молчания он заговорил сам, но не обычным беспечным голосом, а напряженно и взволнованно:

      – Не представляю, как оставлю вас на произвол судьбы, милая Руфь, тем более в таком отчаянии. Понятия не имею, куда вам пойти. Из вашего рассказа о миссис Мейсон можно заключить, что она не смягчится и не изменит решения.

      Ответом ему были нескончаемые, но теперь уже тихие слезы. Гнев миссис Мейсон казался уже далеким, в то время как отъезд мистера Беллингема доставлял острую душевную боль.

      Молодой человек продолжил:

      – Может, вы согласитесь поехать со мной в Лондон? Дорогая, не могу же я оставить вас здесь без крыши над головой! Мысль о разлуке сама по себе невыносима, а в данных обстоятельствах и вовсе мучительна. Поедемте со мной, любовь моя. Доверьтесь мне.

      И все же Руфь продолжала молчать. Ей, такой юной, невинной и одинокой, казалось, что не расставаться с другом – настоящее счастье, а что касается будущего, то он все решит и все устроит. Будущее скрывалось в золотой дымке, проникнуть в которую она боялась. Но если ее солнце скроется из виду, то золотая дымка превратится в тяжелый, плотный черный туман, выбраться из которого не хватит сил.

      Мистер Беллингем взял ее за руку и повторил:

      – Не хотите поехать со мной? Разве не считаете возможным положиться на меня? О Руфь! – В его голосе послышалась укоризна. – Неужели не доверяете мне?

      Слезы иссякли, но с глухими рыданиями справиться все еще не удавалось.

      – Не вынесу этого, дорогая. Ваше горе терзает мне душу, но еще тяжелее видеть ваше равнодушие и понимать, как мало вас огорчает разлука.

      Он выпустил ее руку, чем вызвал целый поток слез.

      – Возможно, мне даже придется уехать к матушке в Париж. Не знаю, когда снова смогу вас увидеть. О Руфь! – вдруг страстно воскликнул мистер Беллингем. – Да любите ли вы меня вообще?

      Она что-то очень тихо ответила, но он не расслышал, хотя склонился и снова взял ее за руку.

      – Что вы сказали, милая? Неужели, что не любите? Неправда, любите! Чувствую это по дрожи вашей маленькой ладони. Значит, не позволите уехать одному – одинокому и несчастному, с тревогой в душе? У вас нет иного выхода: никто не примет мою