Руфь. Элизабет Гаскелл

на дюжины миль долину. Неподалеку на фоне закатного неба темнели высокие шотландские ели, да и все пространство внизу отличалось богатством красок: все деревья уже выпустили молодые листочки, и один лишь осторожный вяз вносил в живописное полотно скромную серую краску. Далеко, на равнине, виднелись шпили, башенки, трубы неведомой фермы, сообщавшей о своем существовании голубым дымом вечерних каминов. На фоне заходящего солнца глубокая тень погружала округу в сиреневую дымку.

      Когда после нелегкого перехода путники остановились в молчании, чтобы отдышаться, воздух наполняли разнообразные приятные звуки: звон далеких колоколов перекликался с пением птиц, мычание коров и возгласы крестьян не создавали дисгармонии, поскольку голоса смягчались задумчивым воскресным настроением. Часы в трактире пробили восемь, и звук чисто и ясно разнесся в спокойном вечернем воздухе.

      – Уже так поздно? – удивилась Руфь.

      – Сам не верю, – ответил мистер Беллингем. – Но не волнуйтесь, вернетесь домой задолго до девяти. Подождите, ведь есть короткая дорога прямо через поля. Сейчас пойду и узнаю, как на нее попасть.

      Выпустив ее руку, он скрылся в трактире.

      Молодые люди не заметили, что вверх по склону медленно взбиралась двуколка. В тот самый момент, когда мистер Беллингем ушел, она поднялась на вершину холма и остановилась неподалеку. Руфь обернулась на звук лошадиных копыт и оказалась лицом к лицу… с миссис Мейсон!

      Их разделяли всего десять – нет, пять ярдов. Конечно, хозяйка и ученица сразу узнали друг друга, но что еще хуже, своим острым, ничего не упускавшим взглядом миссис Мейсон ясно увидела, в какой позе Руфь стояла рядом с только что отошедшим молодым человеком – ее ладонь лежала на его руке, и он нежно удерживал ее другой рукой.

      Хозяйка швейной мастерской нисколько не заботилась об обстоятельствах искушений, переживаемых доверенными ее попечению ученицами, но проявляла крайнюю строгость, если искушения хотя бы в малейшей степени влияли на их поведение. Свою нетерпимость она объясняла сохранением репутации заведения, хотя было бы намного справедливее и честнее, если бы она следила за девушками с бережным вниманием и материнской заботой.

      Этим вечером миссис Мейсон пребывала в раздраженном состоянии духа. Брат не просто так повез ее на прогулку в сторону Хенбери, а по пути рассказал о недостойном поступке старшего сына, работавшего продавцом в магазине тканей в соседнем городе. Миссис Мейсон негодовала из-за отсутствия благонравия, но не желала направлять негодование на достойный объект, а именно – на своего бездельника-сына. В тот самый момент, когда она кипела гневом (ибо брат справедливо защищал от нападок хозяина магазина и его компаньонов), на глаза неудачно попалась Руфь, да не одна, а с джентльменом, поздним вечером, вдали от дома, и неудовольствие бурным потоком излилось