Руфь. Элизабет Гаскелл

матушки и с новой остротой ощутила вызванные ее смертью перемены – первые грозные тучи на некогда безмятежном небосводе. Той печальной ночью Дженни проснулась от рыданий новой ученицы и искренним сочувствием смягчила горечь одиночества. Тогда и зародилась их дружба. Нежная привязчивая натура Руфи, постоянно излучавшая волны добра в поисках поддержки, так и не нашла ни одного другого объекта симпатии, способного восполнить потребность в сердечной близости.

      И вот удивительным образом опустевший после отъезда Дженни уголок души заполнился. Появился человек, готовый с бережным вниманием выслушивать все небольшие откровения, не устававший задавать вопросы о счастливых днях и в ответ готовый поведать о своем детстве – вовсе не таком золотом, как у Руфи, однако значительно более впечатляющем. Рассказы об арабском пони кремового цвета, о старинной картинной галерее, об аллеях, террасах и фонтанах в саду оживляли богатое воображение и превращались в фон за спиной той фигуры, что постепенно все больше занимала мысли.

      Не стоит думать, что все произошло быстро, просто мы пропустили промежуточные ступени. После того воскресенья, когда мистер Беллингем выслушал сообщение об интересовавшей его панели, он не пришел в церковь Святого Николая ни через неделю, ни через две, но в третье воскресенье все-таки прошелся с Руфью, но заметил ее раздражение и поспешил удалиться. Она же так хотела, чтобы он вернулся, что весь остаток дня проскучала, пытаясь понять, почему небольшая прогулка с таким добрым воспитанным человеком, как мистер Беллингем, казалась чем-то неправильным. Глупо постоянно смущаться. Если он когда-нибудь заговорит с ней снова, не надо думать о том, что могут сказать окружающие, надо просто наслаждаться приятными речами и живым интересом. Но, скорее всего, он больше не обратит на нее внимания: она вела себя очень неучтиво и неприветливо, чем наверняка обидела его. В следующем месяце исполнится шестнадцать лет, а она все еще держится по-детски неловко. Так Руфь отчитывала себя после расставания с мистером Беллингемом, а в результате в следующее воскресенье держалась в десять раз скованнее и краснела ярче, отчего (так показалось мистеру Беллингему) выглядела еще прекраснее. Джентльмен предложил спутнице возвратиться домой не коротким путем, по Хай-стрит, а совершить небольшую прогулку по лугам Лизоус. Поначалу Руфь отказалась, но потом, спросив себя, почему не хочет согласиться с тем, что разум и познания (ее познания) оценивали как вполне невинное, заманчивое и приятное времяпровождение, приняла предложение, а едва оказавшись в окружавших город лугах, совсем забыла о недавних сомнениях и неловкости – больше того, испытала восторг от чудесного, почти весеннего февральского дня и едва не забыла о присутствии мистера Беллингема. Среди зарослей жухлой прошлогодней травы уже показались первые бледные звездочки примул, а в живых изгородях зазеленели