Свидетель. Владимир Березин

города Харькова, ему крикнули, что он сделал это зря.

      Пьяные мальчики кричали ему, захмелевшему, что, если б он не совался куда не надо, они бы пили баварское, а не жигулёвское пиво, а москали бы убрались с этой земли.

      Раньше ему было чем жить, и вот душной коктебельской ночью этот смысл отняли.

      Мы с соседом хлестали водку и плакали, все – я, старик и его жена.

      Я обнимал украинца и бессвязно бормотал:

      – Мы им всем ещё покажем…

      Кому мы могли что показать? И что? Я утешал старика и, забыв про разницу в возрасте, говорил ему:

      – Прости, друг, прости… Не в этом дело, прости и не думай…

      Они уехали на следующее утро, забыв на верёвке своё полотенце, и когда я выносил мусор, розовый утёнок печально подмигивал мне с него: «Так-то вот, брат, и так бывает».

      Я не жалел, что мои соседи уехали, потому что мне было бы тяжело теперь встречаться с ними.

      Я всё позже возвращался в свою комнатку, но продолжал надеяться, что всё же мне удастся здесь что-нибудь сделать до конца.

      Я писал, и снова мне снились страшные дневные сны. Я снова видел «Шилку», но уже не ползущую по склону, а заваливающуюся набок и горящую, а потом видел школьный класс, и мучительный стыд двоечника, не знающего ответа, посещал меня в этом сне.

      Страх смерти и одиночества был таким же, как боязнь невыученного урока, и мы не научились отличать эти чувства.

      Злобными детьми взялись мы за оружие, не заметив, что оно – не игрушечное.

      Однажды наводчик миномёта, стоявшего за селом на холме, отлучился. Пришедшие ему на смену бойцы оказались неопытными, а миномёт – ворованным.

      На миномёте отсутствовал предохранитель от двойного заряжания.

      Дело в том, что мина, опущенная в ствол, иногда спускается вниз, но не вылетает тут же, наколовшись на боёк. Она остаётся внутри.

      Я не знаю, отчего это происходит. Может, украинский или русский парень, стоя за токарным станком, не выдерживал размер. Может, что-то случается с зарядом.

      Для таких случаев на ствол надевается кольцо из чёрного металла, с флажком, предупреждающим опускание второй мины в ствол.

      Однако миномёт был украден в какой-то воинской части, и предохранителя не было.

      Две мины одновременно рванули в стволе, и по серому облачку на холме я догадался, что двое небритых крестьян перестали существовать.

      И скоро об этом забыли все, но я был этому свидетелем.

      Чашин нарушил моё одиночество. Вот в чём дело. И теперь мне не хочется думать о любви. Я ненавидел тупую мерзость войны, когда она превращает мир в танковый выхлоп и стреляные гильзы, и поэтому-то уже не получалось думать про любовь, а выходило лишь про эту мерзость.

      «Война не пришла в наш дом, – повторял я. – Мы сами привели её за руку. И никуда от неё не деться».

      Ветер жил в моей комнате, и снова скрипел стол. Мошкара стучала в стекло, негромко работал соседский приёмник, и в синкопированный