Свидетель. Владимир Березин

на самом деле – хищный зверь из рода куниц. У Джека Лондона в романе «Белый клык» она даже нападает на волчонка.

      Не всякого жизнь приласкает.

      Я слышал о том, чем занимается нынче Чашин. Товарищ мой Багиров как-то рассказывал, за что убивали людей, когда их убивали задорого.

      – Должников никогда не убивают, а вот кредиторов убивают часто. Кредитор мёртв, и долг становится как бы погашен.

      Я это знал – один мой товарищ, дав много в долг, убежал в Канаду. Так раньше в Америку бежали, «наделав долгов».

      – Никогда не убивают чиновника, который что-то не разрешил, – продолжил Багиров. – Другой сядет на его место не сразу, и не факт, что разрешит. А если и разрешит, то тоже не сразу, может, он сделает это тогда, когда разрешение будет не нужно. Ещё убивали в назидание – так убивают секретаршу, но лучше – заместителя. Это делают для того, чтобы человек, имевший секретарш и заместителей, осознал, как устроен мир и какое место он в нём занимает.

      А иногда убивают по ошибке. Даже МОССАД как-то убил какого-то официанта, приняв его за террориста. Убили, кстати, в Норвегии. Я вспомнил об этом не оттого, что думал о жёнах богачей. А потому, что знавал нескольких провинциальных толстосумов, с трудом уживающихся вместе в одном городе.

      – Это только в кино, только в кино, – ответили мне.

      Итак, в своей жизни Чашин слишком много стрелял из автоматического оружия и оттого, как мне казалось, повредился рассудком.

      – Прости, браток, к тебе и не подъедешь, – сказал Чашин. – Садись, прокатимся.

      Делать было нечего, я только сказал, что надо запереть дверь.

      – Не духарись, – ответил Чашин. – Мальчик останется.

      Овальный парень действительно остался и пошёл к моей комнатке. Шофёр рванул с места, и мы поехали по трассе вдоль берега на запад. Запад на Юге всегда условен, всюду юг, как на Северном полюсе, но меня всегда привлекала точность топографии.

      – Знаешь, не надо мне никуда, – сказал я Чашину. – Высади меня, я на пляж хочу.

      – Брось. Я хочу вытащить тебя из этого дерьма, – снова произнёс убийца Чашин.

      – Зачем? – просто спросил я.

      Дерьмом, по всей видимости, была вся моя жизнь.

      – Ты не продашь, – ответил Чашин так же просто. – Эти все продадут, а ты – нет.

      «Он прав, – подумал я, – а всё же ни в чём нельзя быть уверенным. Я сильно изменился».

      – Короче, – (он любил это слово), – ты ещё помнишь сербский?

      Тогда я всё понял. Я догадывался, зачем Чашину мог понадобиться мой сербский язык и что он мне хочет предложить работу. И я догадывался какую. Какое там, я просто знал.

      Он шевелил губами, произнося какие-то слова, а я уже не понимал ничего. Я тупо смотрел на проносящиеся за окном горы. Чашин всегда не любил меня – за высокое звание моего отца, за те книги, которые я читал, за любовь мою к картинам, которых он, Чашин, никогда не видел.

      И он был прав – именно из-за отцовских погон моя жизнь была легче и, главное, безмятежнее, чем его. Может, из-за этой лёгкости я и покинул