Записки о виденном и слышанном. Евлалия Казанович

не помогали ли ему словом и делом, выхлопатывая всевозможные пособия и милости у меценатствующего Николая I? А что ж? И для них он не переставал быть «хохлом», и от них бежал он в Италию, где ему легко и вольно дышалось, потому что никто не знал там, что он «хохол», что он вечно нуждается в деньгах и материальной помощи, что он «разночинец» в обществе камер-юнкера Пушкина и фрейлины Смирновой, не имеет светских манер и внешнего лоска.

      И это в XIX веке, в России, где люди вообще мягче и гуманнее.

      К этому настроению у Шекспира, может быть, еще примешалось и влияние пессимистической литературы, например «Опытов» Монтэня и пр.

      4/III. Хорошо не помню сейчас, но, кажется, сюжет, подобный «Мера за меру», разработан и в метерлинковской «Монне Ванне»181.

      А вот не от Шекспира ли, взявшего в свою очередь у Лилли («Эвфуэс») свое сравнение государства с ульем пчел («Генрих V», [акт] I, [сц.] 2), взял его Писарев и так блестяще развил в своей статье182.

      Нельзя ли также думать, что Андерсен у Шекспира научился так изумительно оживлять природу? Это очень возможно, если только он когда-нибудь держал в руках «Сон в летнюю ночь» (или «Бурю»).

      6/III. Интересно отмеченное Чуйко соответствие между строками 112‑го сонета:

      «Your love and pity doth the impression fill

      Which vulgar scandal stemp’d upon my brow…»

      «Твоя любовь и жалость покрывают знак, напечатленный на моем лбу обыденным скандалом» (пер. Чуйко), – и шрамом на посмертной маске Шекспира.

      Любопытно, однако, то, говорит Чуйко на 564‑й стр., что знак действительно существует и на маске, но не в том месте, на которое указывает Пэдж183, а в другом, и имеет совершенно другой характер. Почти на половине расстояния между дугой бровей и верхушкой лба, т. е. на два с половиной дюйма выше бровей, замечается линия в два с половиной или в три дюйма и тянется диагонально вдоль черепа. Характер этой линии не оставляет никакого сомнения в том, что это – не более как рубец зажившей раны: оттенки рубца ясно видны и на гипсе.

      Таким образом, можно полагать, что кассельштадтская маска действительно принадлежала автору 112‑го сонета, а следственно, и всех тех произведений, которые ему приписываются. Отсюда – автор произведений Шекспира имел шрам на лбу, лишний и даже почти фактический довод против авторства Бэкона. А если есть еще свидетельство Пэджа о шраме у актера Шекспира, то, следовательно, он и является автором своих произведений.

      Однако вот закавыка: Брандес переводит слово scandal словом «сплетня», тогда дело значительно меняется и аргументация о принадлежности сонета оригиналу маски отпадает184.

      Который же перевод правилен??

      8/III. Нельзя ли в монологе Шейлока «Разве еврей не человек» и пр. («Венецианский купец»)185 найти аналогию с чувством отвергаемого людьми актера, парии среди людей, и не может ли и тут быть такое же личное чувство Шекспира, как в 110‑м и 111‑м сонетах?

      Эти слова Шейлока и несколько мрачная, пессимистическая фигура Антония указывают, что

181

Пьеса М. Метерлинка «Монна Ванна» (1902) написана на сюжет из итальянской истории XV в.

182

Политический памфлет Д. И. Писарева «Пчелы» (1862, опубл. в 1868) написан в форме научно-популярного очерка; источником его является памфлет немецкого естествоиспытателя и зоолога К. Фохта «Bieneustaat» («Государство пчел») из книги «Altes und Neues aus Tier und Menschenleben» («Старое и новое из жизни животных и людей», 1859).

183

Имеется в виду упомянутый в книге В. В. Чуйко написанный У. Пейджем живописный портрет Шекспира, основанный на его посмертной маске, обнаруженной в 1849 г. в лавке старьевщика в Майнце и идентифицированной по сходству с также принадлежавшим семейству Кессельштадт портретом, традиционно считавшимся изображением Шекспира.

184

Имеется в виду книга Г. Брандеса «Виллиам Шекспир: историко-литературная монография» (1895–1896; рус. изд.: СПб., 1897). Перевод «scandal» как «сплетня», очевидно, принадлежит переводчику – М. А. Энгельгардту.

185

Имеется в виду монолог Шейлока («Венецианский купец», д. III, сц. 1). Отметим, что Казанович использует слово «еврей», а не «жид», как в переводах П. И. Вейнберга, Н. Х. Кетчера, П. А. Каншина, А. Л. Соколовского и др.