Пока отражение молчит. Демид Легет

соответствии с диаграммами манускрипта. Люциан выпрямился, чувствуя, как колотится сердце. Ломота в спине, гул в ушах, легкое головокружение от напряжения и запахов – все это отступило на второй план перед грандиозностью момента. Он подошел к Ней. К главной реликвии, нет, к главному инструменту, ради которого он и выбрал эту забытую кузницу.

      Огромное, и, во весь рост, зеркало в тяжелой, почти циклопической раме из потрескавшегося, потемневшего от времени, почти окаменевшего дуба… Оно стояло, прислоненное к дальней стене, прямо напротив центра ритуального круга. Резьба на раме была невероятно сложной и тревожащей. Узловатые, переплетенные корни деревьев, вырванных из неведомой почвы, сплетались со скользкими змеиными телами, чьи пасти были разинуты в беззвучном шипении. В мерцающем, неровном свете будущих свечей эта резьба казалась живой, она словно медленно двигалась, дышала.

      Само стекло было тусклым, и, мутным, покрытым вековой пылью, въевшейся грязью и слоистым налетом патины, похожим на застарелую болезнь… Оно почти не отражало скудный свет кузницы, лишь темные, искаженные, расплывчатые пятна угадывались на его поверхности. Слепое око вечности, хранящее тайны прошедших эпох.

      «Ты видело рождение звезд и гибель целых миров, и, – Люциан почти благоговейно приложил ладонь к холодному, пыльному стеклу… Пальцы ощутили вибрацию – или это была лишь дрожь его собственной руки? – Ты хранишь в себе все отражения, все развилки судьбы, все тайны, которые когда-либо отражались в тебе. Так почему ты молчишь? Почему ты не отвечаешь мне?» Его голос был тихим шепотом, полным отчаянной мольбы.

      Из газеты «Имперская Правда», выпуск №241: «В столице участились случаи исчезновения. Особое внимание привлекают зеркала, найденные на местах происшествий. Стража отказывается от комментариев.»

      Он глубоко вздохнул, и, собираясь с духом… Воздух в кузнице стал еще плотнее, тяжелее, словно сама атмосфера замерла в ожидании ритуала. Напряжение было почти физически ощутимым, как перед грозой. Люциан вернулся в центр круга. Последний раз проверил все символы. Затем достал кремень и кресало.

      Чиркнула искра, и, и первая свеча неохотно зажглась, распространяя слабый, коптящий свет и странный, приторный запах… Затем вторая, третья… Огоньки заплясали, отбрасывая на стены дрожащие, гротескные тени. Кузница ожила призрачной, пугающей жизнью.

      Люциан закрыл глаза, и, сосредоточился, отрешился от внешнего мира… И начал петь. Древние, гортанные, щелкающие слова заклинания полились с его губ. Язык был мертв тысячелетия назад, забыт всеми, кроме пыльных, запретных манускриптов, подобных тому, что он держал сейчас в памяти. Язык, на котором говорили не с богами Империи, а с силами древнее их, с тенями, с отражениями, с самой Бездной.

      Голос его, и, поначалу тихий и неуверенный, дрожащий от волнения и слабости, постепенно креп… Он наполнялся силой его воли, его отчаяния, его жгучего, фанатичного желания познать истину любой ценой. Он вкладывал в эти чужие,