Дон-Аминадо. Литературный портрет. Валентин Георгиевич Таранов

дрожит в воде Босфора

      Резной и четкий минарет.

      И муэдзин поет, что скоро

      Придет на землю Магомет.

      Но сын расхватанной России

      Не верю я, Аллах прости,

      Ни Магомету, ни Мессии,

      Ни Клод Фарреру, ни Лоти!

      Здесь следует остановиться и обратить внимание на два момента.

      Первый. Безусловно, читатель уже почувствовал прелесть слова и слога Дон-Аминадо. И получил удовольствие! Удовольствие от ощущения рельефности того или иного персонажа или события. Удовольствие от неизменно доброй иронии автора, с которой он рисует своих героев. И это неудивительно, потому как складывается впечатление, что воспоминания писались по-импрессионистски, не пером или кистью, а мастихином, широким мазком, когда на полотне остается красочный, выпуклый след, который можно потрогать, пощупать. Обычно так пишут, когда спешат, когда некогда останавливаться и…когда рукой движет вдохновение. Ничего подобного в мемуаристике больше нет.

      Второй. Выше приведены коротенькие выдержки позволили связать воедино нить жизни Аминада Петровича Шполянского до эмиграции. После – воспоминаний заметно меньше. Зато есть сборники стихотворений и прозы, и, кроме того, высказывания современников о поэте. Потому дальше изложение построено на цитировании наиболее «зацепивших» автора-составителя стихотворений и фрагментов фельетонов, а также имеющихся писем и свидетельств, иногда сопровождаемых рисунками «в тему».

      Париж оказался для Дон-Аминадо благотворным.

      Эдуард Леон Кортес.

      Елисейские поля

      ПАРИЖ

      1. Горячий бред о том, что было.

      И ураган прошедших лет.

      И чья-то бедная могила.

      И чей-то милый силуэт.

      И край, при мысли о котором

      Стыдом, печалью и позором

      Переполняется душа.

      И ты, которая устало

      В мехах московских утопала,

      Красою строгою дыша.

      И дом, и скрип зеленой ставни.

      И блеск оконного стекла.

      И сон, и давний, и недавний.

      И жизнь, которая текла.

      И нежность всех воспоминаний,

      И мудрость радости земной.

      И все, что было ранней-ранней

      Неповторимою весной.

      И то, чем жизнь была согрета

      И от чего теперь пуста,

      Я все сложил у парапета

      Резного Сенского моста.

      2

      Не ты ли сердце отогреешь

      И, обольстив, не оттолкнешь?!

      Ты легким дымом голубеешь

      И ты живешь и не живешь.

      Ты утончаешь все движенья,

      Облагораживаешь быль.

      И вечно ищешь достиженья,

      Чтоб расточить его, как пыль.

      Созревший, сочный и осенний,

      Прикосновений ждущий плод,

      Ты самый юный и весенний.

      Как твой поэт, как твой народ.

      Латинский город, где кираса

      Не уступает канотье.

      Где стансы Жана Мореаса

      Возникли в сумерках Готье.

      Где