Моя большая античная типология. Хомбак Евгений

возможно – типизировать любовь?

      – Именно поэтому, Дима, – улыбнулся я, – и существует насущная, постоянно растущая потребность в создании, разработке и применении различных типологий любви, которые, пусть и не претендуют на полное и исчерпывающее описание этого непостижимого явления, но, тем не менее, помогают нам хотя бы немного лучше понять, как именно проявляется любовь в самых разных формах, как она влияет на наше поведение, на наше восприятие окружающего мира, на наши отношения с другими людьми. И, что особенно важно, речь в данном случае идет вовсе не только о пресловутой романтической любви, которой, как правило, все и ограничивается в обыденном сознании, но и о дружбе, о заботе, о духовной привязанности, о родительской любви, о самых разных, порой неожиданных и парадоксальных формах проявления этого вечного, непостижимого чувства.

      – То есть, если я правильно понял, твоя типология, – это, по сути, своеобразный инструмент для систематического изучения любви, попытка ее классификации и анализа? – уточнил Дима, в его взгляде появился неподдельный интерес.

      – Совершенно верно, – кивнул я, чувствуя, как в душе разливается теплое чувство удовлетворения. – Аматорика – это именно типология, которая, как я надеюсь, поможет нам с тобой, и, возможно, не только нам, более глубоко и осознанно классифицировать и анализировать различные, порой весьма запутанные, формы проявления любви. Она позволит нам, если угодно, увидеть, как именно эти разнообразные формы вечного чувства взаимодействуют между собой, как они влияют на наше поведение, на наше восприятие других людей, на наш выбор жизненного пути. И, хотя современные, строго научные подходы, безусловно, вполне успешно могут объяснять любовь через сложные биохимические процессы, философские и культурные аспекты этого вечного явления, несомненно, по-прежнему остаются важнейшей, неотъемлемой частью нашего общего, человеческого понимания того, что же такое любовь, и как именно она проявляется в нашей жизни.

      Дима снова задумался, словно переваривая услышанное, и в его взгляде, впервые за весь наш разговор, появился неподдельный, искренний интерес, сменивший прежний скепсис и иронию. Возможно, в глубине души он и вправду начал постепенно понимать, что его внезапная, почти маниакальная решимость вмешаться в личную жизнь друга, расстроить его свадьбу, – это, в конечном счете, тоже лишь одно из косвенных, неосознанных проявлений его собственного, субъективного восприятия окружающего мира, его личных, не всегда осознанных, страхов, сомнений и глубоко запрятанных переживаний.

      – Погоди-ка, – вдруг оживился он, словно что-то важное и долгожданное, наконец, вспомнив. – Если ты в этом и вправду так хорошо разбираешься, как говоришь, то, может быть, ты, в таком случае, сможешь помочь и мне? Разобраться во всем этом… В моей собственной «тени», в моем «третьем эросе»? – закончил он, неожиданно улыбнувшись, словно признавая свое поражение в негласном споре.

      Я не смог