Дар. Даниэль Глаттауэр

что ты делаешь? А, понимаю, тогда не буду мешать.

      – Алло, Хорсти, ты где? На Хюттельдорферштрассе? В Ребус-баре? Все ясно. – Ребус-бар в Пенцинге хотя и дрянное заведение, но все же не такое безутешное и заброшенное, как Пирамиды на Шпицбергене, подумал я. – О’кей, никуда не двигайся, через полчаса я буду там, – сказал я.

      Очень важно, чтобы друзей было много, тогда можно положиться хотя бы на одного из них.

      Одна печаль сменяет другую

      С такой тяжелой головой, какая была у меня утром в понедельник, я обычно звоню и говорю, что болен, но с тех пор, как в мою жизнь вошло существование Мануэля, об освобождении по болезни не могло быть и речи. Кроме того, мне рано или поздно все равно пришлось бы подниматься на ноги, ведь во второй половине дня мы с ним записались на контроль зуба. Я уповал на то, что мое местное алкогольное обезболивание из предыдущей ночи продержится до того времени.

      Про «Эфтеркланг» я с Мануэлем обмолвился лишь парой слов. Я сказал, что нахожу крутым то, что он в его возрасте интересуется электронной музыкой, а не дешевой попсой из чартов.

      – Но скажи, неужели тебе не становится грустно от такой музыки?

      Мне все-таки захотелось поговорить об этом.

      – Почему мне должно быть от нее грустно? – возразил он.

      – О’кей, Мануэль, я задам тебе еще один вопрос. И на этот вопрос я не хочу услышать от тебя определенный ответ. Я не хочу сейчас услышать от тебя: почему я должен в принципе быть печальным? Так, теперь ты даже знаешь, о чем я хочу тебя спросить, верно? Итак, о чем я хочу тебя спросить?

      Он засмеялся, ему это понравилось.

      – Ты хочешь меня спросить, печален ли я в принципе.

      – Верно.

      – И мне нельзя отвечать: «Почему я должен в принципе быть печальным»? – спросил он.

      – Верно.

      Теперь ему пришлось надолго задуматься.

      – Как ты пришел к мысли, что я могу быть печальным? – спросил он.

      Ну да, это уже был кое-какой прогресс.

      – К такой мысли я пришел потому, что ты слушаешь печальную музыку, и вообще ты очень спокойный и серьезный, по крайней мере, в моем присутствии.

      – А тебе что, мешает, если я грустный? – спросил он.

      – Да.

      – Почему? – удивился он.

      Это был хороший вопрос, на который я не мог дать сыну совершенно честный ответ. Поэтому я попытался дать почти честный:

      – Потому что печальные люди печалят меня.

      – Да ты и без того печальный человек, – сказал он.

      Приговорил меня. И то, как он при этом на меня смотрел, приятно мне не было.

      – С чего ты взял? – спросил я.

      – Иначе ты не пил бы так много.

      Разумеется. Тут снова оказалось, что молодые люди абсолютно недостаточно просвещены насчет значения и действия алкоголя. Все сконцентрировалось на профилактике наркотиков, и про алкоголь больше никто ничего не знал.

      – Я пью, потому что алкоголь мне нравится. А раз мне что-то нравится, значит, я не печальный, –