Елена Глинская: Власть и любовь. Александр Козлов

ведьму, чья кожа похожа на пергамент, натянутый на кости. Седые, спутанные волосы свисают неровными прядями, обрамляя лицо, изрытое морщинами, словно сетью трещин на древнем надгробии. Но самое страшное – глаза. В них нет ничего человеческого, лишь горящие угли ненависти, красные от вечного пламени ада.

      В костлявых руках, дрожащих от неистовой энергии, страшный двойник сжимает свиток. От пожелтевшего пергамента веет могильным холодом, который проникает под кожу и замораживает кости. Елена узнает этот документ – это родословная ее сына Иоанна, написанная красивым почерком. В нем указано его право на престол и родство с великими Рюриковичами. Каждая буква – частица будущего ее сына, его власти и судьбы.

      Ведьма окидывает Елену взглядом, полным презрения, и ее губы искривляются в усмешке, обнажая жуткий частокол гнилых, почерневших зубов, словно вырванных из челюсти давно погребенного мертвеца. От ее дыхания веет могильным холодом и тошнотворным запахом разлагающейся плоти – запахом смерти, пропитавшим ее до костей.

      И вот начинается ритуал осквернения.

      Костлявые пальцы смыкаются на пергаменте свитка. Старая иссохшая кожа на руках натягивается, как на мумии, и трескается, обнажая сеть черных пульсирующих вен. Ведьма рвет свиток медленно, на мелкие неровные клочки, наслаждаясь действом, будто отдирая куски живой плоти.

      Каждый раз, когда рвется бумага, слышится шепот, проникающий ледяными иглами в самое сердце. Шепот превращается в грозные проклятия, которые отравляют душу и лишают рассудка.

      Голос старухи звучит как скрежет трущихся друг о друга костей, как предсмертный хрип повешенного, как вой ветра в пустых глазницах черепа:

      «Твоя кровь – моя плата, твоя надежда – моя пища…» – шипит она, и эхо ее слов дрожит в воздухе.

      «Ты не сможешь спастись, даже если будешь молиться», – добавляет она с усмешкой, и в этом звуке сквозит зловещая радость.

      С каждым клочком, летящим в воздух, Елена теряет частичку надежды, и будущее ее сына становится все более туманным. Тьма проникает в ее разум ядовитым дымом, заполняя его ледяным ужасом и всепоглощающим отчаянием. В зеркале она видит своего Иоанна: свет в глазах ребенка угасает, а улыбка на его губах превращается в гримасу боли.

      «Нет, не смей! – кричит Елена, падая на колени и протягивая к зеркалу руки. – Умоляю, отпусти его!»

      «А-ха-ха, твои мольбы бесполезны, ты уже не сможешь его спасти!» – насмехается ведьма, отрывая очередной клочок.

      Елена смотрит на нее в немом страхе. Нет, это не просто уничтожение бумаги – это ритуальное убийство судьбы; каждый клочок – частица жизни, безжалостно вырванная из ткани бытия!

      Ведьма, наслаждаясь ее страданиями, продолжает свой чудовищный ритуал, приближая к неминуемой гибели. Ее глаза горят безумным огнем, отражая торжество зла, и в этом пламени Елена видит зияющую пустоту, вечную и безжалостную.

      «Скоро ты поймешь, что все твои надежды – химера!» – хрипит старуха злорадно, торжествуя и упиваясь