Елена Глинская: Власть и любовь. Александр Козлов

дворце на Юрьевской улице.

      Тяжелые занавеси в просторной, богато убранной горнице думного боярина Василия Шуйского, казалось, впитывали в себя последние лучи заходящего солнца. Комната погружалась в полумрак, и только отблески жара из огромной печи плясали на суровом лице старого князя. Василий Васильевич, согбенный годами и политическими бурями, сидел в кресле, взгляд его был устремлен в никуда, словно он пытался разглядеть в сумраке грядущие события.

      Его лицо с резкими, будто выточенными чертами, дышало той суровой властностью, какая свойственна бывалым дельцам, не раз проверявшим на прочность свою удачу. Глаза у него были посажены глубоко, как у человека, привыкшего всматриваться в суть вещей; они пронизывали собеседника насквозь, ничего не оставляя незамеченным. В этих глазах читалась та особая проницательность, которая приходит лишь с годами, прожитыми среди интриг и заговоров. Высокий лоб, покрытый темными волосами с благородной проседью, говорил о многом: о пережитых невзгодах, о бессонных ночах, проведенных в думах о делах государственных. Густая борода, обрамлявшая лицо, придавала его облику ту необходимую строгость и весомость, какая приличествует человеку его положения.

      – Ишь, как они вокруг трона вьются, словно мухи на мед! – прорычал князь, нарушая тишину, и голос его звучал хрипло и злобно, как скрежет металла. – Глинский да сей выбритый, на бабу похожий … как его… Телепнев-Оболенский! Совсем литовка ослепла, что ли? В двух шагах узреть не может, кто истинные слуги государевы, а кто – выскочки, лизоблюды!

      В углу комнаты тенью притаился князь Семен Бельский. Высокий, сухопарый мужчина с аристократическими чертами лица и горделивой осанкой, он являл собой истинный образ русского дворянина. Темные, чуть тронутые сединой волосы его были аккуратно подстрижены, а небольшая клиновидная бородка оттеняла впалые щеки. В надменном взгляде серых глаз, пронзительно взиравших на окружающих, читалась та властная уверенность, которая свойственна людям, привыкшим повелевать.

      Бледное лицо князя почти сливалось с полумраком, и лишь холодный блеск глаз выдавал его присутствие. Он медленно, крадущейся походкой приблизился к Шуйскому.

      – Василий Васильевич, гневаться – дело последнее, когда дело касается власти, – прошипел Бельский, его голос был таким же холодным и расчетливым, как и взгляд. – Тут нужны не вопли, а разум и ухищрения. Елена Васильевна – вовсе не простушка. Окружила она себя сими временщиками единственно за тем, что страшится нас с тобой.

      Шуйский резко вскинул голову, его глаза сверкнули яростью:

      – Боится? Меня ли? Да я ж за сей престол кровь проливал, живота своего не щадя, когда она еще пеленки пачкала! Я – потомок суздальских князей! А кто такой сей Глинский, что он вообще собой представляет!

      – Недостойно нам презирать врага, Василий Васильевич, – Бельский усмехнулся, но усмешка эта выглядела безрадостной и какой-то зловещей. – Глинский опытен и хитер, аки старый лис, и, что хуже всего, обладает влиянием на великую княгиню. А влияние,