Оглянуться назад. Хуан Габриэль Васкес

издателей, писателей – привезли сюда свой труд и свой талант, навсегда изменив облик континента. В Республиканском центре в Сьюдад-Трухильо царил Пас-и-Матеос, и там во время лекций и концертов, обсуждений возможной реставрации республики и чтений «Человечьих стихов» некоего Сесара Вальехо Фаусто начал свое актерское образование – или продолжил самостоятельно начатое. Под покровительством соотечественников он открыл новых для себя поэтов и научился читать их стихи так, что слушателям казалось, будто они тоже заново открывают их. Никто не декламировал Лорку лучше, чем Фаусто, хотя «декламировал» – слабо сказано, учитывая, как именно он это делал: Пас-и-Матеос скоро понял, что Фаусто с его баритоном, его мускулистым телом и парой приемов, выученных на субботних мастерских, способен самую миролюбивую строчку превратить в призыв к восстанию. Имя Фаусто Кабреры стало часто появляться на афишах Центра, и однажды после концерта Доминго услышал, как Пас-и-Матеос говорит про его сына:

      – Этот парень такое в один прекрасный день устроит!

      Мысль об актерской карьере занимала Фаусто полностью. Долгая ежедневная работа в аптеке начала надоедать. Мыть и приводить в порядок зал ему, в общем, нравилось, чего не нельзя было сказать о витрине: в рабочем халате, с ведром мыльной воды в одной руке и тряпкой в другой он казался посмешищем сам себе, особенно на глазах у проходивших мимо девочек из соседней школы. К тому же его недолюбливал администратор, кислого вида преждевременно облысевший пузатый доминиканец, для которого молодой испанец представлял серьезную угрозу. Сам Фаусто понял это довольно поздно, когда администратор уже нашел необходимый предлог, чтобы вышвырнуть его на улицу.

      Оступился он вот на чем: в глубине аптеки стояла стеклянная банка, доверху заполненная полупрозрачными капсулами масла из тресковой печени, и Фаусто взял за привычку проглатывать по штучке всякий раз, как оказывался рядом. Капсулы действовали мгновенно: он чувствовал себя бодрее и сосредоточеннее. Тогда он подумал, что неплохо бы подлечить ими всю семью, ведь Кабрера после долгих месяцев лишений и каторжного труда на уборке арахиса вернулись в Сьюдад-Трухильо отощавшими, да и в столице тоже недоедали. И вот после нескольких безнаказанных случаев похищения одной капсулы Фаусто зачерпнул щедрую горсть и ссыпал в карман брюк.

      – Мне их в аптеке выдали, – сказал он отцу.

      – Здо́рово! – ответил отец, держа янтарную капсулу двумя пальцами. – Нам не помешают. Бери еще, если дадут.

      – Конечно. Если дадут, возьму.

      Но больше случая не представилось. Он загружал капсулы в карман, даже не беспокоясь о той, что скатилась под стол, и вдруг понял, что администратор видел всю операцию от начала до конца: с другого края прилавка, где клиентка ждала свою упаковку лезвий «Жиллетт», он ладонью показал Фаусто, что перережет ему горло, а после ухода клиентки уволил его. Фаусто от стыда даже не осмелился попрощаться с провизором.