Ловчие. Никита Калинин

Митрич, ты не переживай… – немного рассеянно говорил я, убирая карту во внутренний карман.

      – Наркоман этот. Который тогда тебя искал.

      – Да их теперь таких… – я не договорил, поняв, наконец, что Митрич усиленно показывает мне на кого-то взглядом.

      – Константин Родин?

      Сногсшибательным бывает запах – перегара, например, или духов. Внешность бывает такой, это дело обычное. Но вот чтобы акцент… Немец был в чёрном длинном пальто, которое, судя по всему, отобрал у самого Нео, и в лёгкой чёрной же шляпе с серой полосой. На улице вовсю валил снег, и он прошёл вглубь пустующего бара даже не отряхнувшись, прямо в верхней одежде.

      – Он самый, – кивнул я и развернулся, готовый ко всякому. Если и этот руки отрастить надумает, Митрич в стороне не останется. У него под стойкой бывавшая не в одной стычке бита.

      – Прелестно! – просиял немец и, протянув пятерню, каркнул: – Рихтер. Ганс Рихтер.

      Рука его была сухая, холодная, точно из могилы торчащая. Я поёжился и неосознанно обтёр свою ладонь о штанину. Лицо гостя было вытянутым и неподвижным, как маска, а когда он говорил, создавалось впечатление, что передо мной чревовещатель: губы едва размыкались.

      – Будет позволено? – указал он на ближайший столик, и Митрич неуверенно кивнул.

      Мы сели. Ганс, не прекращая тянуть улыбку-ниточку, снял заснеженную шляпу и аккуратненько устроил её на углу стола. Едва он сделал это, белые кристаллики на ней начали медленно таять.

      – Я хочу сделать вам предложение, Константин, от которого вы не откажетесь, – самонадеянно начал он. – Какова ваша информированность относительно Игры Извечной?

      Я раскрыл было рот, но Ганс остановил меня жестом – всё, мол, этого достаточно.

      – Прелестно! Тогда это сократило нам время. Время, знаете ли, единственный невосполнимый ресурс!

      Боковым зрением я видел Митрича. Старый бармен пялился в телевизор, у которого вдруг пропал звук и замедлилось изображение. Он вёл себя так, будто нас не было в баре. Или даже не так. Он вдруг превратился в механизм, в заводную куклу: взгляд погас, широкие плечи поникли, а лицо приобрело глуповатый вид, к тому же он почти не моргал.

      – Он нас не видит, – дружески заверил Ганс. – Можете говорить любые непристойности!

      Немец мерзко захихикал, прикрыв длинной ладошкой узкий рот. Смех его с лёгкостью сошёл бы за писк пары десятков помирающих от яда мышей. Я поморщился от отвращения, и тот резко посерьёзнел.

      – Лига готова взять вас, Константин Родин, последний из рода Велес, под свою официальную опеку. Лига предлагает полную защиту от посягательств со стороны Вотчины, но гарантировать её может только на собственной территории. И потому вы вылетаете сегодня. Рейс Санкт-Петербург – Мюнхен. Ещё успеете на матч «Баварии»!

      Я начал злиться. Во-первых, мало что понял из сказанного, а во-вторых, я очень, ну просто очень не любил, когда кто-то снисходительно-менторским тоном говорил мне, что делать и как поступать.

      – А пиво будет? То самое, баварское?..

      Лицо немца вытянулось ещё больше – он судорожно