Максимовна и гуманоиды. Александр Шляпин

влиятельным, самым властительным евреем на всей планете Земля». Казалось, что глаза Зиновия в этот миг просто выпрыгнут наружу от удивления. Максимовна для него, словно растворилась в воздухе, оставив вместо себя огромный бриллиант. «Нубирит» удивительной красоты и чистоты приковал его взгляд. В своей голове Зяма просчитал его стоимость по ценам Нью—Йоркской алмазной биржи.

      Зиновий Шнипельбаум не был бы русским фотографом Зямой Шнипельбаумом, если бы не любил подобные камни больше, чем божественные женские прелести. Он знал, что даже в целом борматухинском районе не хватит денег, чтобы выкупить у Максимовны сей драгоценный кулон. Правда, даже это отсутствие у него «резервных фондов» не могло остановить в достижении своей цели. Вот тут—то и началось самое интересное…

      Фотограф Зиновий Шнипельбаум не знал удивительных свойств этого камушка – не знал и не ведал, что ни за какие деньги Максимовна не сможет я с ним расстаться. И даже не за его чистоту и красоту, а за то, что камень этот даровал ей новую, совсем иную жизнь и необыкновенную харизму, которая подавляла волю любого человека на этой планете.

      – Занимательная безделушка, – как бы невзначай сказал Зяма, взяв кулон с драгоценным камушком крупным планом.

      – От бабушки досталась, по—наследству, – соврала Мария, видя, как алчно заблестели глаза у местного фотографа.

      – Продается? – спросил он, как бы намекая, – Хорошую дам цену! Ну, рублей, так тысяч пятьдесят! Пойдет?

      – Нет, это, касатик, не продается, это же бабушкина память, – ответила Максимовна, чуя своим сердцем какой—то подвох в словах хитрого фотографа.

      Зиновий, от слов сказанных Максимовной, был почти вне себя. Он прыгал перед ней, словно обезьяна по клетке зоопарка. Шнипельбаум старался изо всех сил угодить ей, чтобы поближе подобраться к вожделенному камню и завладеть тем, что так сильно будоражило внутренние струны его алчности.

      – Сто тысяч, наверное, дам и ни копейкой больше, – сказал Шнипельбаум, в надежде, что, услышав столь значительную сумму, девчонка мгновенно сдастся, выкинув свои трусы, словно белый флаг капитуляции Германии.

      – Не продается! – твердым голосом сказала Машка. Она косо взглянув на фотографа и тотв одно мгновение понял как она какой— то неведомой силой вдавливает его в землю делая его жалким рабом.

      Сердце Зиновия заныло.

      – «Переборщил» – сказал он сам себе где—то в мозгу, сделав лицо, выражающее полное равнодушие.

      – А ваша стекляшка, барышня, и таких денег не стоит! Я просто так хотел купить для себя! Для коллекции, так сказать. Ей—то цена – тысяч тридцать, сорок в базарный день. Стразами не увлекаюсь!

      – Когда прийти за портфелями? – спросила Балалайкина.

      – Завтра, завтра ваше портфолио будет готово, – ответил Зиновий, скручивая свою аппаратуру.

      – Ваше имя, фамилия, адрес жительства? – спросил он, заполняя квитанцию.

      Максимовна назвала свою фамилию и имя, совсем не думая, что Зяма уже