Максимовна и гуманоиды. Александр Шляпин

слух о которой пронесся по всей деревне, словно курьерский поезд.

      Изрядно околев, Семен ввалился в деревенскую котельную. Нюрка к своему заработку доярки, еще прирабатывала там истопником. Усевшись на топчан напротив котла, он взглянул в запыленный осколок зеркала и, потрогав свои синие и вздувшиеся уста, застонал. Грудной рык вырвался из его нутра, напугав даже Нюрку, которая трижды перекрестилась.

      – Ты мне, Нюрка, шправку напр—напр—напрши! Дря моей Анюты! Напр—напрши, что я к шалезяке швоей ха—харей прилипт!

      – Да, Семен, Анюта ввалит тебе сегодня, как коню геранскому! На кой хрен ты полез целоваться с этой жалезякой? Нявошь ты забогатеть так хочешь, что харю свою в такой мороз суешь туда, куда мой кобель свой хвост не совал? – спросила Нюрка.

      – Ничехо тшы, Нюрка, не понимашь. В этой жалезяке тонн двадцать чистого люминию. А може и еще какой хрени? Шла бы ты, к своим коровам, да начинала бы доить, а то молоко перегорит. Тогда тебе предшедатель тошно, как коню навалит. Тшы мне шпрафку будешь пишать?

      – А что я тебе напишу? – спросила Нюрка, сворачивая «козью ножку» из собственного самосада.

      – А напиши так – Я, Матренкина Нюрка, наштоящей шпрафкой жаверяю, что Шемен Морозофф, в шкобках Гутенморген, получил проижводственную травму в виде обморожения ротовых конешностей, то ешть губьев. Поштавь свою подпишь.

      Нюрка, взяв тетрадный лист, посередине вывела:

      Справка.

      Ниже она написала:

      «Настоящая справка дана Семену Морозову для предъявления жене Аньке, которая подтверждает, что он в Новогоднюю ночь получил обморожение рта в результате прилипания к металлическому предмету округлой формы неизвестного происхождения (предположительно НЛО)».

      – Тшы что, дура? Какой НЛО? Это же корыто для молока ш Худолеффшского шыржавода. Мне так Шумахер шказал!

      – Ты, Семен, сам дурак! Я же видала, как это корыто Худолеевского сыроваренного завода над деревней летало, пока не шмякнулось в огород к Канонихе! Я давеча вышла покурить на свежий воздух, гляжу это корыто без звуку в воздухе висить, а потом, как полетить – туды, сюды, туды, сюды! Я думала, померещилось мне, а оно во как…

      – Тшы, Нюрка, никому не гофори! Я тебя денех дам, чтоб ты молчала. Народ, как прожнает про тарелку, понаедут к нам вшякие профессоры со швоими приборами. Шкажуть, радиация у наш! Жаберуть этот тазик, да ф Мошкву швою шволокут. Они, гады ученыя, фсе в швою Мошкву волокут, что крыши амбарные! А мы по вешне на этой тарелке жемлю пахать будем. Шолярки не надо, ГШМу вшякого не надо. Прифяжем ее к плухам, да айда мужички, жемлю пахать и шеять! Ты ж, Нюрка, перфая будешь картошки шажать? – прошепелявил Гутенморген, уговаривая доярку никому не говорить об инопланетном корабле.

      – А как же, милек, без картошки—то? У меня пять ртов и все жрать хотят. Нет, мне без картошки никак нельзя! А коли к нам ее хозяева наведаютси? Та давай