Тени за стеклом. Виктория Войцек

благополучно отнес в библиотеку, чтобы разделить страдания со случайным мальчишкой, который вдруг захочет взять ее домой.

      И если за эту пару недель появится кто-то, хотя бы отдаленно разбирающийся в проблемах взросления, – появится из-за границ стеклянного мира, – Димка сгребет в охапку все скопившиеся в голове «почему» и вывалит их, надеясь получить ответ. Пусть даже лишь один.

* * *

      Посмотрев на ночь фильм ужасов, люди часто начинают бояться больше. Кажется, будто вся нечисть мира решает перебраться в их квартиры, притом на постоянное место жительства. О, как же они ошибаются. Она, эта самая нечисть, там всегда. И то, что человек не видит ее, никак не спасает от последствий. Это как если ты бегаешь в наушниках. Слушаешь звуки природы, отрезав себя амбушюрами от других звуков природы, и совсем не замечаешь мотоцикл, который мчит на полной скорости. Хороший вопрос, откуда в лесопарке взяться мотоциклу. Хороший, но ненужный. Гонщик собьет тебя, даже если ты так и не увидишь его. И только это имеет значение.

      Поначалу Димке было сложно ужиться с этой мыслью. Сказалась детская остаточная наивность, диктовавшая ему поскорее зажмуриться, отвернуться. «Я этого не вижу, а значит, этого нет». Мантра, никак не влияющая ни на счета за квартиру, ни на чудовищ. Хотя по отношению к некоторым людям, например, она работает.

      О том, что они, чудовища, существуют, Таська говорила с тех пор, как вообще научилась говорить. К тому моменту она уже уверенно исследовала квартиру на своих двоих и с непонятным Димке удовольствием закидывала бананы – да и другую еду – в брюхо стиральной машины. Впервые испугавшись ночью, Таська побежала будить маму и папу. Родители – две грозовые тучи – конечно же, подхватили Таську на руки, соорудили ей гнездо из одеяла в своей кровати, где вполне хватило бы места для еще одного маленького человека, и она задремала. Следующей ночью она свила себе гнездо сама и, забравшись в его мягкое нутро, задумчиво выдала:

      – Не страшно! – ужасно исковеркав даже эти несложные слова.

      Дальше гнездилась она каждый вечер и продолжала говорить – про длинных зубастых рыб, пауков с человеческими головами, мужчину с вывернутыми конечностями и маской вместо лица, – но уже с меньшим испугом, больше с интересом. Димка слушал вполуха, собирая портфель, пока сонная Таська перекатывалась на родительской кровати, которую по праву уже считала своей, но не запоминал. И ее это, кажется, вполне устраивало. Родители же хотели ее вразумить, но как-то не очень старались. Мама быстро обращалась знакомой тучей, а папа придумывал себе занятие – каждый раз серьезное, – которое засасывало его с головой, не давая отвлечься ни на минуту.

      Это продолжалось недолго, до первой истерики. Не маминой, Таськиной. Хотя и мама была недалека от этого.

      Таська снова начала бояться – сразу после того, как грозовая туча в форме мамы вернула пищащий комок в их с Димкой комнату. Страх