Таинственный спаситель. Элизабет Хойт

лохмотья, не обращая внимания на неуверенное рычание, исходящее из тощей собачьей груди. Перепуганное личико отшатнулось от него – глазенки широко открыты, рот перекошен от ужаса.

      Уинтер присел на корточки, чтобы выглядеть менее устрашающе.

      – Я не обижу тебя, малыш. Ты совсем один?

      Но ребенок упрямо сжал губы и, похоже, не собирался говорить.

      – Пойдем, я знаю одно теплое безопасное место. – Уинтер осторожно поднял кроху вместе с тряпками и псом, не обращая внимания на слабые попытки пса отпугнуть его. Одному Богу известно, отчего ребенок так напуган, но он не может оставить беднягу здесь замерзать.

      Псина выпуталась из тряпок и с повизгиванием свалилась на землю. Ребенок что-то прошептал и умоляюще протянул руку к собачонке.

      Уинтер обернулся к собаке:

      – Что ж, иди и ты.

      И, не оглядываясь на дворняжку, повернулся и зашагал в сторону приюта. Побежит пес следом или нет, в любом случае не он его главная забота, а ребенок.

      Он чувствовал, как маленькое тельце дрожит у него на груди – не то от холода, не то от страха.

      Через полчаса впереди замаячил новый приют для сирот и подкидышей. Здание было из обычного кирпича, но все равно выделялось среди своего окружения, как светящийся маяк надежды. При этой мысли Уинтер даже запнулся. Что он станет делать, если леди Бекинхолл права и его прогонят? Он представления не имеет, ибо приют и помощь детям – то, чему он всегда хотел посвятить свою жизнь. Без этого – без них – он просто ничто.

      Он отринул эту мысль и пошел дальше. Ребенка надо поскорее занести в тепло. У центрального входа была роскошная лестница, но Уинтер предпочел более доступный черный ход.

      – Да благословит вас Господь, сэр! – воскликнула Эллис, одна из служанок, когда Уинтер вошел. Черный ход вел в кухню, и Эллис как раз наслаждалась чашечкой чая перед сном. – Я не знала, что вы так поздно выходили, мистер Мейкпис.

      – Пожалуйста, налей чаю и добавь побольше молока и сахара, Эллис, – распорядился Уинтер, поднося ребенка к очагу.

      – Пошла прочь!

      Уинтер повернулся на гневное восклицание Эллис и увидел, что она пытается прогнать с кухни собачонку.

      Ребенок протестующе захныкал.

      – Все в порядке, Эллис. Пусть собака останется.

      – Эта грязная вонючая тварь? – возмущенно проворчала служанка.

      – Да, я вижу, – сухо отозвался Уинтер. Дворняжка подобралась к очагу, явно разрываясь между желанием держаться поближе к ребенку и инстинктом бежать от чужаков, и от ее свалявшейся шерсти несло тухлой рыбой.

      – Вот возьмите-ка. – Эллис вручила Уинтеру чай с молоком и постояла, глядя, как он придерживает чашку в трясущихся ручках малыша, чтобы он мог попить. – Бедненькая крошка.

      – Да, – пробормотал Мейкпис. Он убрал жидкие волосики с маленького грязного личика. На вид ребенку было года четыре-пять, но может и больше, ибо многие дети в Сент-Джайлсе слишком малы для своего возраста.

      Собака вздохнула и плюхнулась в углу