Тени Аль-Касира. Дмитрий Александрович Костенко

сладкий дым кальянов, острый аромат специй, прогорклое дыхание канализации. Здесь, на перекрестке пустыни и моря, смешивались не только товары, но и судьбы.

      Старый город лепился к подножию Храмовой горы, как нищий к ногам царя. Дома из глины и камня, с плоскими крышами и решётчатыми окнами, теснились так близко, что соседи могли пожать друг другу руки, не выходя из дверей. Узкие переулки прятали тайны: здесь за ржавой дверью могла скрываться мастерская алхимика, где в колбах бурлили зелья цвета ночных кошмаров, а за ковром, висящим вместо входа, – подпольный игорный дом, где судьбы решались броском костей. Над всем этим царили базары – сердце Аль-Касира. Они гремели, как безумный оркестр: торговцы клялись пророками, что их шелк выткан нимфами, старухи ворожили на кофейной гуще, а мальчишки-попрошайки виртуозно вытаскивали кошельки из карманов.

      Но стоило подняться по лестнице, вырубленной в скале, и Квартал знати открывался, как шкатулка с драгоценностями. Дворцы из белого мрамора с резными арками и позолоченными куполами отражали солнце так ярко, что слепило глаза. Внутренние сады, спрятанные за высокими стенами, благоухали розами и апельсиновыми деревьями. Здесь даже воздух казался гуще, пропитанный благовониями и властью. Но за роскошью скрывалась тишина – тревожная, как затишье перед песчаной бурей. Слуги шептались о том, что в доме купца аль-Фарида видели черные пятна на стенах, а дочь эмира по ночам кричит на забытом языке…

      К югу от центра, у подножия порта, раскинулись трущобы – рана на теле Аль-Касира. Лачуги из гнилых досок и ржавого железа цеплялись друг за друга, будто боясь рухнуть. Здесь царил запах отчаяния: прокисший хлеб, моча, дым от сжигаемых трупов крыс. Дети с пустыми глазами копошились в мусоре, а по ночам из подземелий доносились странные звуки – то ли плач, то ли смех. Говорили, что именно здесь, в этой вонючей тьме, демоны находят своих жертв.

      Но город жил. Жил вопреки. Порт принимал корабли из дальних стран, и матросы, пахнущие солью и чужими ветрами, несли в таверны истории о морских чудовищах и проклятых островах. Ремесленники выбивали узоры на меди, ткали ковры, вплетая в них молитвы, а поэты на площади Справедливости читали стихи о любви и потерях, под аккомпанемент ударов молота палача.

      И над всем этим, как тень над пламенем, витало Братство Видящих. Их знак – Разорванное Зеркало (Круг, разделённый трещиной на две части. В одной половине солнце, в другой луна. Трещина изображена как змея, кусающая собственный хвост. Солнце и Луна стилизованы под зрачки.) – был изображён на дверях логова, выжжен на коже новобранцев, выгравирован на оружии и артефактах, вытатуирован на веках высших наставников (как символ видеть даже во сне). Город боялся их, ненавидел, благодарил. Потому что Аль-Касир знал: за фасадом рынков и дворцов скрывается иная война. Та, что ведётся в подземельях, где стены дышат, а тени шепчут.

      Когда садилось солнце, и последний муэдзин звал на молитву, Аль-Касир затягивал раны. Гасил огни, запирал двери, крепче прижимал к груди