Никто, кроме нас.

все в комнату Тины и закрыла на ключ. Спрятала его в подсвечнике на прикроватной тумбе около моей кровати.

      Потом приготовила себе завтрак, хотя время давно пробило за двенадцать дня и еда лезла, царапая горло. Помыла посуда, вытерла пыль, полы и все, что только можно было. Дальше дело коснулась грядок перед домом. Полила цветы, убрала сорняки, и даже взяла у пожилой соседки удобрения, о котором она так часто говорила.

      Да, я делала все, чтобы отогнать себя от этой чёртовой двери, манящей словно сладкий яд.

      Найл сказал, что состояние стабильное и все нормально.

      Но вот я здесь. Стою перед гостевой, проделав взглядом дырку в двери. Ближе прижала альбом, в который в течение пяти лет записывала все, и надавила на дверную ручку.

      Вместе с тихим скрипом раскрылись прежние раны. Теперь казалось, что они и вовсе не заживали. Больно. Даже больнее, чем пять лет назад.

      Сделала несколько шагов к койке и остановилась у подножия.

      Даниэль был все ещё бледным. Однако по сравнению с его состоянием у моря, сейчас было лучше. Так и стояла, прижимая альбом-книжку к сердцу, минута за минутой разглядывая черты его лица.

      Делая то, чего не могла сделать в машине.

      Смотрела на его закрытые глаза, думая, что хотелось бы вновь взглянуть в них. Мне не хватало их темноты. Но я была слишком горделива, чтобы напрямую признаваться в этом.

      Взгляд опустился к его губам. Губам, к которым прикасалась я. Которыми он целовал меня.

      А потом взор коснулся области его груди, скрытую за синей тканью одеяла. Автоматически коснулась своего сердца, чувствуя, как пробивается там сердцебиение, все ещё ощущая отблески боли.

      Как бы я не пыталась отрубить все пути, ведущие к нему. Моё сердце было самым большим ориентиром. Оно знало, чувствовало и все ещё было связано с его чёрным. Словно тонкой нитью привязана к его сердцу.

      Отхожу от койки и сажусь на кресло возле окна, подтянув ноги. Открываю альбом. Я купила его на распродаже для благотворительности дублинских сирот, когда была беременной. На нем можно писать и одновременно оставлять фотографии. Корешок хрустнул от того, как долго я не прикасалась к нему.

      Но сегодня мне это необходимо.

      Прохожусь взглядом по последней строчке в конце пожелтевшей страницы:

      «Я настолько сильно тебя любила, что сгорела дотла, Даниэль. Ты возродил во мне новое чувство: ненависть. Она сжигает, трепещет и убивает. Так же, как и любовь. Наверное, поэтому эти два чувства так сильно связаны.»

      Не собираюсь перечитывать все. Это растерзает меня. Поэтому беру ручку, начиная с новой страницы.

      «Единственное, о чем я молилась, никогда тебя не увидеть. Я молилась, чтобы ты не искал меня после выхода из тюрьмы. Из тюрьмы, в которую отправила тебя я.

      Ты в прошлом. Ты в прошлом. Ты в прошлом.

      Я готова повторять эти слова тысячу, миллионы и миллиарды раз. Надеясь, что это станет правдой, и я по-настоящему забуду тебя, Даниэль.

      Недавно, Тина спросила про тебя, я снова ответила, что ты спасаешь жителей моря. Она ждёт тебя. По ночам я все ещё думаю, как сказать ей обо всем. Когда настанет